Бразвелл более осторожен, чем Томпсон. Признав наличие антикальвинистской критики Евангелия в «Белом Бушлате», он на том и останавливается. Томпсон идет дальше, хотя и с опаской. Полунамеками, через утверждение двойного смысла всех «евангелических» пассажей в романе (один для набожного читателя, другой для скептика), через истолкование символического смысла белой куртки героя, через сопоставление с Карлейлем и его «философией одежды» («Сартор Резартус»), он дает понять читателю, что в «Белом Бушлате» содержится скрыто выраженное «антихристианское направление».

Напрасно Томпсон испугался сделанного им открытия. «Антихристианское направление» мысли действительно содержится в «Белом Бушлате», и Томпсон при желании мог бы иллюстрировать свои наблюдения гораздо более вескими примерами, нежели те, которые он приводит. Однако ни Бразвелл, ни Томпсон не обратили внимания на одно существенное обстоятельство, имеющее в данном случае первостепенное значение. Ироническое отношение к заповедям Христа и другим формулам христианской нравственности в «Белом Бушлате» — это, так сказать, побочный эффект, возникающий при всякой попытке приложить эти формулы к событиям, фактам и установлениям современной жизни (в данном случае — жизни военного флота). Самый же процесс сопоставления фактов действительности с общепризнанными нормами христианской нравственности не имеет целью дискредитировать христианство. Его задача другая: выявить соотношение двух аспектов нравственности, двух моральных систем — теоретической (статическая система, как она представлена в Новом завете) и практической (динамическая система, извлекаемая из уроков истории человечества и нравственных принципов его современного бытия). Главу LXXVI романа Мелвилл завершает весьма характерным в этом плане рассуждением: «Весь строй современного общества так явно несовместим с практическим приятием христианской кротости, что невольно напрашивается мысль: хотя благословенный наш Спаситель был полон небесной мудрости, Евангелию его все же недостает мудрости мирской — не хватает ему должной оценки нужд народных, требующих по временам кровавых побоищ и войн; недостает оценки важности общественного положения, титула и денег. Но все это лишь говорит о божественной природе Иисуса».

Говоря иными словами, Мелвилл приходит к мысли, что стройная система христианской нравственности существует сама по себе и решительно неприложима к практической деятельности человека. Повторяем, Мелвилл не задавался целью устанавливать истинность или ложность законов христианской этики, а тем более состоятельность Священного писания в целом. Проблема бытия бога пока еще не занимала его. Вместе с тем не следует недооценивать трагического смысла открытия, сделанного Мелвиллом в «Белом Бушлате». Оно имело следствием определенный дуалистический надлом в сознании писателя. Мелвилл не в силах был просто отбросить традиционные понятия христианской морали, господствовавшие в духовной жизни многих поколений американцев и воспитанные в нем с младенческих лет. Но, даже если бы он и мог это сделать, их нечем было заменить. Недаром в ходе критического осмысления современности они продолжали оставаться (и это наглядно видно в «Белом Бушлате») неким идеалом, положительным образцом, способствующим выявлению безнравственности многих явлений истории человечества и общественных норм современной жизни. В то же время, осознав «отделенность» христианского нравственного закона от духа и смысла человеческих общественных установлений, он не мог соотнести эти последние с каким-либо другим нравственным законом.

Короче говоря, Мелвилл не решил проблемы в «Белом Бушлате». Он сделал лишь один шаг на пути к ее решению, и позиция его продолжала оставаться трагически неопределенной. Необходимы были дальнейшие поиски. И с этой точки зрения появление «Моби Дика» было неизбежностью.