Но прилагать какие-либо усилия мне не пришлось. Несчастный Таббз, ошеломленный этой речью, быстро скатывался по вантам.

Эта вспышка гнева у столь спокойного человека, как мой друг Джек, заставила меня содрогнуться всем существом и вознести к небу благодарственную молитву за то, что оно не допустило, чтобы в недобрый для себя час я признался в своей принадлежности к китобоям. Ибо, заметив почти у всех военных моряков предубеждение против этого жестоко оклеветанного разряда мореходцев, я благоразумно воздержался от рассказов о пробитых у берегов Японии шлюпках.

V

Джек Чейс на испанских шканцах

А теперь я должен со всей откровенностью рассказать об одном эпизоде из жизни Джека Чейса, который, я уверен, не повредит в оценке его чести и порядочности в глазах любого благожелательного человека. Дело в том, что во время описываемого мной похода фрегата «Неверсинк» Джек дезертировал и через некоторый промежуток времени был схвачен.

Но ради чего он это сделал? Чтобы уклониться от тягот морской дисциплины? Чтобы предаться разгулу в каких-нибудь портовых притонах? Из любви к какой-нибудь недостойной сеньорите? Ничего подобного. Он оставил фрегат, движимый куда более возвышенными и благородными, скажем даже доблестными, побуждениями. Хотя на море он безоговорочно подчинялся судовой дисциплине, на берегу он становился борцом за права человека и за все человеческие свободы. Он обнажил шпагу в гражданских смутах перуанцев, дабы душой и сердцем откликнуться на призыв стороны, которую почитал правой.

Исчезновение его крайне изумило офицеров, которым никогда не пришло бы в голову, что Джек может дезертировать.

— Что? Джек — лучший мой марсовой — и вдруг удрал? Не поверю! — воскликнул капитан Кларет.

— Джек Чейс исчез? — отозвался мягкосердечный кадет. — Не иначе как из-за какой-нибудь сеньориты. Они вскружили ему голову.

— Джек Чейс в нетях? — проворчал злобный старик баковый, один из мастеров предсказывать совершившиеся события. — А как же! Всегда был в этом уверен. Поклялся бы. Как раз такие вот и смываются втихую. Все время подозревал его.

Шли месяцы, а о Джеке не было ни слуху, ни духу, пока наконец фрегат в одном из портов не стал на якорь неподалеку от перуанского военного шлюпа.

Щегольски одетый в перуанскую форму, упругой походкой прохаживался по шканцам перуанского корабля высокий, сразу бросающийся в глаза офицер с длинной бородой. Он руководил салютом, которым в подобных случаях обмениваются суда различных наций.

При виде нашего командира изящный офицер самым учтивым образом приложил руку к расшитому золотом головному убору, но американец, ответив на приветствие, не слишком учтиво направил на него подзорную трубу.

— Господи! — воскликнул наконец командир «Неверсинка», — да это он — переменить походки он не смог, да и борода его. Я бы его и в Кохинхине узнал. Команду на первый катер! Лейтенант Блинк, отправляйтесь на этот военный шлюп и доставьте мне вон того офицера.

Команда была в ужасе. Как? Когда между Штатами и Перу были самые дружественные отношения, посылать вооруженный отряд на перуанский военный шлюп, чтобы среди бела дня похитить одного из офицеров? Чудовищное нарушение международного права! Что на это сказал бы Ваттель ?

Но ничего не поделаешь, приказу командира приходится подчиниться.