Сам же он покидает комнату, и по тяжелым медленным шагам, сопровождаемым стуком трости, я понимаю: кто‑то подходит к моей кровати.

Я не вижу его, потому что мои глаза закрыты. Какое‑то внутреннее чувство подсказывает мне, что я не должен их открывать.

Но сквозь веки, я отчетливо, как через стекло, вижу свою комнату и все предметы в ней.

Основатель рода откидывает одеяло и кладет правую руку с отведенным под прямым углом большим пальцем мне на шею.

«Вот этаж, – произносит он монотонно, как священник молитву, – на котором умер твой дед, ожидающий сейчас воскресения. Тело человека – это дом, в котором живут его умершие предки.

В некоторых «домах», то есть в некоторых телах людей иногда мертвые пробуждаются до того, как настанет время их воскресения. В таком случае о доме говорят, что в нем поселилось привидение, а о человеке – что в нем поселился дьявол.» Он снова надавливает ладонью с отведенным большим пальцем – на этот раз на грудь.

– А здесь похоронен твой прадед!

И так он прошел по всему телу сверху вниз: по животу, бедрам, коленям, вплоть до ступней.

Когда он положил свою руку на ступни, он сказал:

– А здесь живу я! Потому что ноги – это фундамент, на котором покоится дом; они суть корень и связывают человека с матерью‑землей, по которой ты ходишь.

Сегодня – день, следующий за глубокой ночью твоего зимнего солнцестояния. Это день, когда в тебе начинают воскресать мертвые.

И я – первый.» Я слышу, как он садится на мою кровать, и по шороху страниц книги, которую он время от времени листает, догадываюсь: он читает мне что‑то из фамильной хроники, о которой так часто говорил мой отец.

Тоном литаний, усыпляющих мои внешние чувства и, напротив, все больше и больше возбуждают мои внутренние, так, что подчас чувство пробужденности становится невыносимым, в меня проникают слова:

«Ты – двенадцатый, я был первый. Счет начинается с „одного“ и заканчивается двенадцатью. Это тайна вочеловечивания Бога.

Ты должен быть вершиной дерева, которая увидит животворящий свет; я – корень, который просветляет силы мрака. Но когда рост древа завершается, ты становишься мной, а я – тобой.

Акация – это то, что в раю называется древом жизни. Люди говорят, что она волшебная. Обрежь ее ветви, ее крону, ее корни, воткни ее, перевернув, в землю и ты увидишь: то, что было кроной, станет корнем, что было корнем, станет кроной. Потому что все ее клетки проникнуты единством между «Я» и «Ты».

Поэтому я сделал ее символом в гербе нашего рода! Поэтому и растет она, как знак, на кровле нашего дома.

Здесь на земле – это только образ, так же, как все формы здесь суть только образы, но в царстве нетленного ее называают первой среди деревьев. Иногда в своих странствиях по ту и по сю сторону ты чувствовал себя стариком. Это был я – твой фундамент, твой корень, твой первопредок. Ты ощущал мое присутствие.

Нас обоих зовут «Христофор», потому что я и ты – одно и то же. Я был подкидышем, как и ты, и однако в моих странствиях я нашел Великого отца и Великую мать. Малого отца и малой матери я так и не нашел. Ты же, напротив, отыскал малого отца и малую мать. Великого же отца и Великую мать – пока еще нет!

Поэтому я – начало. а ты – конец! Когда мы сольемся друг с другом, тогда колесо вечности для нашего рода замкнется.

Ночь твоего зимнего солнцестояния – это день моего воскресения. Когда ты будешь старым, я стану юным. Чем беднее будешь ты, тем богаче я.

Ты открыл глаза, значит, я должен закрыть свои; ты закрыл их – тогда я снова могу видеть. Так было до сих пор.

Мы противостояли друг другу, как бодрствование и сон, как жизнь и смерть, и могли встретить друг друга только на мосту сновидений.