Нет, на руках у Глеба не кровь. Всего лишь лучи весеннего вечернего солнца. Земля провернулась еще раз вокруг своей оси, штопором ввинчиваясь в глубь Вселенной. Этот день кого-то смел безвозвратно. Кому-то продлил бессмысленное существование. Кому-то дал шанс…

Все, пора нацеплять другую личину…

Шумный, медленный лифт со скрипом поднял Глеба на седьмой этаж. Какая это уже по счету его квартира? Оперативнику «Легиона» нельзя задерживаться долго на одном месте, даже в одном городе. Сейчас его приют в ближнем Подмосковье. Вокруг краснокирпич-ные новостройки.

Двери лифта раздвинулись. Глеб вышел на лестничную площадку, где сосед, пятидесятилетний работяга из автобусного парка, внушал своему отпрыску:

— Чтобы в десять дома был.

— Да по-о-ял я, по-о-ял, — молодежно-хулигански растягивая слова, изрекло лысое по последней моде дитя улицы.

— Смотри мне.

— Да понял я…

Недоросль буркнул Глебу «зрасьте» и сбежал быстро вниз по лестнице.

— Одни дискотеки на уме, — заворчал озабоченный папаша. — Сегодня в Москве группа «Катастрофа», так они туда все двинули. Слушай, почему у них одни дискотеки на уме? Мы, помню, другие были.

— Были? Чего-то рано нас хоронишь, Семеныч!

— Я не в том смысле.

— Ладно… Не занудствуй.

— С работы? — поглядев на осунувшегося Глеба, поинтересовался сосед.

— С нее, родимой.

— Много заработал?

— Пару седых волос.

— Мои года — мое богатство.

Глеб усмехнулся, представив, как вытянулось бы лицо соседа, узнай тот, какой работой занимается свой в доску молодой человек, которого все считают бизнесменом средней руки.

— Как насчет пивка? — спросил сосед, чмокнув и облизнувшись.

— Завтра, — Глеб надеялся, что завтра выдастся спокойный день.

Дверь открыла Настя, и Глеб утопил лицо в ее пушистых, пахнущих цветами волосах. Она крепко прижалась к нему. В этом движении было выражено скупо все — облегчение, что ожидание закончилось, счастье почувствовать вновь рядом родного человека. Муж вернулся. Вернулся живым. И целым… Настя отлично знала, что Глеб уходит от нее не торговать зубной пастой или апельсинами. Он уходит на войну. И от нее никогда не слышно было ни нытья, ни причитаний. Она была создана женой воина. Ее призвание было любить. Ждать. Стиснув зубы, терпеть боль.

— Как вы тут без меня? Расслабились небось без отца семейства, — спросил Глеб, проходя в комнату.

— Мы отлично. Сидим тихо и осваиваем мультики. «Карлсона»… Восемь раз посмотрели.

Из спальной как ураганом вымело четырехлетнего Вовку.

— Папка! Купи мне летательный мотор! — с ходу огорошил он.

— Зачем мотор? — Глеб схватил сына и подбросил вверх.

— Летать.

— Правильно. Рожденный летать ползать не может.

— Я и ползать могу, — заверил Вовка.

— Тоже иногда пригодится, солдат ты мой!

— Буду солдатом! — звонко объявил Вовка.

— А кем же еще, — вздохнул Глеб, опуская его на пол.

Вовка будет воином. Такая судьба Кондратьевым написана на роду. Они не первый век были воинами. И Настя тоже знала, что так и будет.