Они коротко отдали честь командирам и пошли прочь.

– Чем же тебе приглянулся Герцог? – продолжал недоумевать Бобадилья Хорн, невольно подтверждая слова Ноэля о том, что по именам их скоро называть перестанут и что в когорте прочно укрепится за Ульрихом прозвище Герцог.

Сам он все больше укреплялся в мысли, что Ноэль Рагана – незаурядный боец, и слеп тот, кто отказывается это видеть. А еще его волновал вопрос, сможет ли он сам устоять в поединке с этим воином. То, что ему не победить Картахаля, воспринималось нормально. На то он и легендарный командир Лу Кастель, семь лет подряд возвращающийся из преисподней. А вот как быть, если тебя победит новобранец?

Лио Бардонеро повел в воздухе клевцом, пытаясь жестом помочь себе выразить сложную мысль. Картахаль смотрел на него с нескрываемым интересом.

– Если твой Рагана – это скала, а Лахандан – пламя, то Ульрих – вода. Всегда изменчивая и всегда одна и та же. Она принимает форму любого сосуда, меняется с такой невероятной легкостью и при этом не теряет прежних свойств и собственной сущности. Она бывает и камнем, и воздухом, и жизнью, и смертью, но всегда остается собой. Ты любуешься сверкающей лазоревой гладью, по которой бегут золотые солнечные лучи, окунаешь руку в ласковое тепло и знать не знаешь, что под этим нежным сиянием таится мрачная бездна, полная худших твоих кошмаров.

Чернота.

Немота.

Оглушительная тишина, которую не разорвать даже предсмертным криком.

И в этой бездне скользят невиданные чудовища…

* * *

Риардон Хорн ждал великого магистра у самого входа в подземный коридор и оказался прав, потому что Фрагг Монтекассино буквально выпал ему на руки из-за потайной двери.

В лице его не было ни кровинки, губы побледнели, зрачки расширились, он часто и мелко дышал, будто ему раздробили ребра шипастой булавой, и едва волочил ноги. Так случалось всякий раз, когда он навещал своего, по определению падре Берголомо, знатного пленника.

Риардон одной рукой подхватил мавайена, а другой буквально сунул ему в зубы фляжку с давешним зельем. Вытяжка из железы теймури подействовала как по волшебству. Щеки Монтекассино хоть и остались бледными, но утратили мертвенный синевато-серый оттенок и потеплели, дыхание восстановилось, а мутные, с поволокой, глаза приобрели осмысленное выражение.

– Спасибо, мальчик мой, – произнес он, все еще с трудом выговаривая слова. – Теперь уж я сам.

– Оно того стоило? – Риардон заботливо накинул на плечи магистра теплый плащ, подбитый мехом. Опыт подсказывал, что теперь день или два Фрагга будет трясти от сильного холода, вне зависимости от того, что в Оганна-Ванке стоит теплая и ясная погода. Даже на солнцепеке он не почувствует облегчения. – Он сказал вам хоть что-нибудь?

– Что-нибудь сказал, а как же, – прохрипел Монтекассино, ковыляя в сторону кабинета. – Только вот как мне разобраться с его советами? Иду я, видишь ли, не туда. Ищу не в той стороне. А куда мне прикажете идти, если война? Что, глаза закрыть, а там хоть трава не расти? Или он думает, я могу отрастить себе крылья, сидеть под потолком на насесте и размышлять понемногу о судьбах вселенной? Это я, видите ли, Ардамалех…

– Так и сказал?! – ужаснулся Хорн.

– Иносказательно, – успокоил Фрагг бедного рукуйена. – В философском смысле. Ты же знаешь его – он слова в простоте не произнесет.

«Знаешь» было большим преувеличением.

Юноша вспомнил свое единственное посещение пещерного каземата, испещренного рунами, и содрогнулся. Всякий раз, когда Фрагг Монтекассино говорил о том, что ему однажды придется занять трон великого магистра, он первым делом вспоминал о крылатом пленнике подземелья, и его посещала дикая мысль – бросить все и скрыться в неизвестном направлении.