Этот аульский врач, пожилой уже, всякого навидавшийся человек, был просто поражен живучестью Мухарбия. На старике не оказалось живого места — все тело было в синяках и кровоподтеках. И до этого не раз доктор видел старика избитым, поэтому он, конечно, спросил удивленно, почему Мухарбий не жалеет себя.

— Степь жалко, сайгаков жалко, землю родную жалко, — ответил Мухарбий.

Три дня не отходил врач от больного, три дня Мухарбий метался в бреду, но потом ему стало легче.

— Сердце крепкое у тебя, старик, — сказал доктор на третий день.

— Доброе у него сердце, — поправила доктора старая Кадрия.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Есть люди — я сам принадлежу к их числу, — которые не могут чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно, как дома. Они испытывают непреодолимую скованность, все им кажется, что они не так одеты, не так застегнуты, не так сидят, не то сказали, не так держат вилку, все им кажется, что о них плохо подумают, а потом будут над ними смеяться. Правда, может быть, иногда эта скованность зависит не только от самих гостей и их стеснительности, но также и от хозяев, от обстановки в доме, от отношений между хозяевами и гостями, от их искренности, сердечности, доброты.

Не знаю, на чей счет отнести, но вот Идрис всего лишь второй раз в гостях у Эсманбета, а чувствует себя вольготно, словно в доме родного дяди. Сегодня он без Сурхая, но зато с ним приехали два его друга. Все трое — охотники. Они привезли с собой все необходимое охотничье снаряжение и ружья — автоматы нового образца. Привез охотников все тот же шофер Сансизбай, но только не на своем «газике», а на грузовой машине. Машина новенькая, кутаисского завода, покрашена в оранжевый цвет.

В доме Эсманбета вот уже целую неделю царит великое оживление. Получена телеграмма от сына, что он едет домой. Сначала ему необходимо, правда, заехать в Махачкалу, но задержка на несколько дней ничего не значит. Дочери Эсманбета заняты уборкой дома, а жена прибирает на столе после обильного застолья хозяина и гостей.

— Но все же, как думаешь, приедет Сурхай к субботе? — спрашивает Эсманбет у Идриса.

— Непременно приедет, обещал. И мы тоже останемся на свадьбу, если, конечно, не будем в тягость.

Насчет тягости для приличия добавил Идрис.

— Какой разговор, друг Идрис! Если вы уедете, не останетесь на свадьбу, обидите меня. Гости начнут прибывать со всех сторон. Друзей у меня много, а сын один. Мой Батый. Приглашения я уже разослал.

— Соседа не забыл?

— Мухарбия? Как можно! На радостях люди не должны вспоминать дурное. По обычаю, даже мирятся в таких случаях.

— Я слышал, крепко его разделали.

— Да, почти месяц пролежал в постели.

— На суде я был…

— Троих, что ли, арестовали?

— Арестовали, арестовали, но дело еще не закончилось.

— Так, значит, не грозит им тюрьма? Долго тянется. Как думаешь, Идрис, их посадят?

— Говорят, условно дадут. Одни из них — сын влиятельного человека… Разве отец допустит, чтобы сынка посадили в тюрьму? Припишут обыкновенное хулиганство.

— Не надо было им затевать драку.

— Мухарбий цепкий, как схватит, так и не выпустит. И ты, Эсманбет, говорят, страдал от него, а?

— Пустое говорят.

— Как же! Из-за него тебе вкатили строгача.

— Допустим, не только из-за него… А хорошо иметь везде друзей и защитников.