Второй донос также подступил от французов. Муниципалитет. Самоуправство с судом над каким-то мародёром.

— И это всё? — хмыкнул Бенкендорф. — С подобными бумагами вас не пустят на порог Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. А если и пустят, то хода не дадут. Здесь нет ничего вопиющего.

— Вы так считаете? — прищурился Вигель. — Ну, хорошо.

Он подошёл к походному сундучку, несколько замялся. Видно, в его планы не входило знакомить случайного попутчика с главным. Мало ли что? Но советник пожадничал. Чувствовал: доносы несолидны. Тут бы хоть один генеральский! И вдруг такая удача. Царский адъютант из Парижа с казённым поручением! Подобные люди больше всего боятся за свою карьеру. Пригрози им бросить тень на безупречную преданность высочайшим лицам, и они твои...

— Хорошо, — повторил Филипп Филиппович, сжимая губы в пунцовую точку. — Но я беру с вас слово сохранить увиденное в полном секрете.

В душе Христофорыч потешался над ним: «Вольно тебе брать то, чего не давали!»

Чиновник извлёк из сундучка на свет Божий действительно толстую папку и, развязав её, протянул Бенкендорфу несколько верхних страниц, исписанных твёрдым, чётким почерком. Генерал пробежал их глазами. Оценил. Веско. С пониманием дела. И правда, граф дерзок на язык. Не в меру глумлив в отношении петербургского начальства. Ладно, а дальше? Экзерциции не по уставу. Наказания, которых нет... Неведомый доноситель владел вопросом. Сколько. Когда. Где. И что при этом говорилось. Сведущий малый!

— Позвольте полюбопытствовать имя сего верного сына Отечества? — съязвил Бенкендорф. — Сдаётся мне, он знает многовато для стороннего наблюдателя.

Вигель полез в самый конец папки. Вытянул из-под спуда последний лист и молча подал собеседнику. У того глаза на лоб полезли. Личный адъютант. Скверно. Очень скверно. Гораздо хуже всего остального.

— Надеюсь, теперь вы убедились? — с нескрываемым торжеством вопросил чиновник.

Бенкендорф кивнул, всё ещё удивлённый поведением Раевского. Сын такого отца! И сам, кажется, парень не трус. Не дурак. Не негодяй, как до сего момента считалось. Чем же Воронцов его обидел?

— Что же вы намерены делать? — прервал размышления собеседника Вигель.

Александр Христофорыч с минуту колебался.

— Я схожу за бумагой и перьями, — заявил он. — У меня распакованные. На столе.

И прежде чем советник успел остановить его замечанием, что в сущности можно написать донесение и у себя, Бенкендорф исчез из комнаты. Вернулся буквально через минуту, неся прижатый к груди походный ящик для письменных принадлежностей. Плюхнул его прямо перед Вигелем и тут же выдернул изнутри руку. Но не с пером, а с пистолетом.

— Закройте дверь.

— Вы в своём уме? — возопил Филипп Филиппович, но, услышав щелчок взводимого курка, перешёл на сип.

— Закройте дверь.

Бенкендорф говорил холодно. Голосом, не допускающим возражений. И чиновник помимо воли подчинился.

— Хорошо. Теперь ступайте к камину.

— Зачем?

Гость молчал, указывая глазами на очаг.

— Разводите огонь.

— Что вы собираетесь делать?

— Разводите.

Бенкендорф нетерпеливо повёл головой, отчего на его шее обозначился красный рубец, натёртый крахмальным воротом. Этот рубец почему-то напугал Вигеля, и тот повиновался.

— Теперь кладите туда документы, которые везёте.

— Ваше высокопревосходительство! — взвыл Филипп Филиппович.