Они прекрасно провели вечер, и Толстая уехала от жениха в полном восхищении. Но у самого Закревского оставалось ещё одно дело, которое он собирался прояснить до венчания. Пару месяцев назад генерал заметил, что его беспутная любовница тайно посещает Выборгскую сторону — небогатую окраину, где ей, светской львице, как будто нечего было делать. Если принять во внимание квакерские общины, скопческие корабли, старообрядцев всякого толка, сползавшихся в столицу из медвежьих углов и устраивавших радения с плясками и свальным грехом, то поездки Груши вызывали беспокойство. Самые знатные особы бывали замечены там. Нервная, впечатлительная графиня вполне могла попасться в сети какой-нибудь секты. Аграфена была беременна. Бог знает, что они там делают с младенцами? Надо её тащить из тенёт, пока не поздно. Сегодня он ей защита. А завтра...

Поэтому Арсений решил разок прокатиться за суженой. Что и сделал, наняв извозчика и приказав ему следовать на почтительном расстоянии от кареты графини, не теряя её, однако, из виду. Богатая часть города быстро промелькнула за окнами. В глубине любой улицы действовал закон трёх домов. Первый, ближе к Невскому, был роскошен. Второй — ничего себе. Третий — почти прост. За ними тянулись деревянные строения. Казармы полков. Верфи.

После войны 1812 года в моду вошли кони кремовой масти с белыми гривами и хвостами до земли. Поэтому у каждого третьего в карету были запряжены именно такие. В центре экипажи катились в два ряда. За Фонтанкой движение стихало. А на окраине изредка встречались даже телеги. Здесь следить за Аграфеной оказалось непросто. Благо у церкви Самсония её карета остановилась, и графиня прошла в бедный храм, ничуть не смущаясь своего полного несоответствия окружающей простоте. Её атласный капор мелькнул за деревянным забором. Выйдя из кареты, Арсений заметил на церковном дворе длинный рубленый дом с окнами-заволоками. За ним сад, где около двадцати ребятишек играли в свайку и валяли друг друга по земле. Мадемуазель Толстая миновала церковь и скрылась за дверью избы, откуда на улицу повалили сизые клубы дыма, знаменовавшие собой печку, топившуюся по-чёрному.

У барышни из-под ног прыснул на улицу белый козлёнок, но его тут же подхватила на руки хозяйка — румяная попадья. Женщина кланялась и кого-то звала. Один из пострелят подскочил к ней, а потом метнулся в левый придел храма, откуда вскоре вышел молодой священник в старенькой скуфье. Он заулыбался, благословил Аграфену широким крестом и, тоже не переставая кланяться ей, увлёк гостью в дом.

Арсений прождал с полчаса. Мадемуазель Толстая вышла из избы, расцеловалась с попадьёй, приложилась к реке батюшки, прошла в храм, где оставалась не долее десяти минут — видно, обежала наиболее почитаемые иконы, — и покинула подворье. На улице она ещё раз обернулась к храму, перекрестилась и помахала рукой оседлавшей забор ребятне. За что удостоилась нескольких метких ударов зелёными яблоками. А когда экипаж покатился вдоль улицы, канонада дички была открыта по нему из всех орудий.

Подождав, пока карета графини скроется за поворотом, генерал вышел из укрытия, которым ему служил пыльный куст боярышника у соседнего забора. Закревский хотел поговорить с настоятелем, в чём отец Максим ему не отказал. Настороженный взгляд священника чуть потеплел, когда гость назвался.

— Её сиятельство говорила о вас.

Они вошли в храм. Батюшка бросил в окно беглый взгляд на хлопавшую дверь избы, куда возвращались дети с улицы.

— Это приют, который Аграфена Фёдоровна содержит на свои деньги, — сказал он. — Во спасение души матери. Покойная была из старообрядцев.

Генерал кивнул. Отец Максим знал о предстоящей свадьбе и не стал отговаривать жениха.

— Как бы там ни было, но раз ребёнок ваш, надо венчаться. Однако вы берёте на себя тяжёлый крест.

— Возможно, мне придётся нести его не слишком долго, — попытался улыбнуться Закревский.