— О, Бен, это ты, — сказала она, обняла его и провела в комнату.

Войдя, он встал, слегка ссутулившись, бросая взгляды из стороны в сторону, в первую очередь — на большую полосатую кошку, сидевшую на подлокотнике кресла. Шерсть у кошки встала дыбом. Старушка подошла к ней и сказала:

— Ну, ну, киска, все хорошо. — Ее руки успокоили животное, прогнали страх, и кошка снова стала гладкой и аккуратной. Потом старушка подошла к Бену и сказала ему те же слова: — Ну вот, Бен, все хорошо, проходи и садись. — Бен перестал непрерывно смотреть на кошку, но не потерял бдительности и то и дело поглядывал в ее сторону.

Старушка жила в этой комнате. На плите стояла кастрюля, в которой тушилось мясо — это его Бен унюхал на лестничной площадке.

— Все хорошо, Бен, — снова сказала женщина и наполнила две чашки мясом, рядом с одной положила несколько кусков хлеба — для Бена, свою чашку поставила напротив, отложила немного в блюдце для кошки и поставила его на пол рядом с креслом. Но кошка не стала рисковать — она сидела тихо и не сводила глаз с Бена.

Бен сел и уже собрался было залезть в чашку руками, но старушка покачала головой. Он взял ложку и начал есть, контролируя каждое движение, осторожно, аккуратно, хотя было видно, что он сильно голоден. Старушка почти не ела — она все время смотрела на Бена и, когда он доел, положила ему в тарелку все, что оставалось в кастрюле.

— Я не ожидала, что ты придешь, — сказала она: это означало, что она приготовила бы больше. — Наедайся хлебом.

Бен доел мясо, а потом хлеб. Больше ничего не осталось, только кусочек пирога; старуха пододвинула его к Бену, но тот отказался.

Теперь ничто не занимало его внимания, и женщина спросила, медленно, словно говорила с ребенком:

— Бен, ты ходил в офис? — Она рассказывала ему, как туда добраться.

— Да.

— Что там случилось?

— Они сказали: «Сколько вам лет?»

Старушка вздохнула, закрыла лицо руками, потерла его, словно пытаясь стряхнуть тяжелые мысли. Она знала, что Бену восемнадцать: он постоянно твердил об этом. Она ему верила. Это единственное, что он всегда повторял. Но она знала, что перед ней не восемнадцатилетнее существо, и решила перестать думать о том, что это значит. Не мое это дело — кто он там на самом деле, —  вот ее мысли. — Опасно! Трудно! Не вмешивайся!

Он сидел, как пес, ожидающий наказания, зубы сверкали уже в другой ухмылке, старушка ее знала и понимала, что растянутые губы и этот оскал выражают страх.

— Бен, ты должен вернуться к матери и попросить свидетельство о рождении. Наверняка оно у нее. Это избавит тебя от многих сложностей и вопросов. Ты помнишь дорогу?

— Да, я знаю.

— Думаю, стоит пойти поскорее. Может, завтра?

Бен не сводил с нее взгляда, замечая каждое малейшее движение глаз, губ, видел ее улыбку и настойчивость. Старушка уже не первый раз советует ему сходить домой и разыскать мать. А он не хочет. Но если она  говорит, что он должен… Но вот что странно: старушка дружелюбна, тепла и добра к нему, но в то же время настаивает, чтобы он сделал то, что больно, сложно и страшно.