Однажды, Курт встал довольно поздно и завтракал с женой и Лукою; оба они располнели и изнемогали от жары.

– О! – сказал Лука, отирая потный лоб. – Неужели вы хотите, граф, пуститься сегодня в путь? Я задыхаюсь и здесь, а ехать верхом, да по большой дороге, где пыль ослепляет глаза и нечем дышать, это свыше моих сил.

Курт, никогда ни для кого не стеснявшийся, нисколько не тронулся этими доводами и равнодушно сказал:

– Я решил быть сегодня у герцога. Надо покончить с этим делом, а потому мы поедем, отец Лука.

– Но что это за упорство ехать по такой жаре, – заметила графиня, вмешиваясь в разговор и подозрительно смотря на мужа. – Какое это важное дело может у тебя быть с дядей? Я поеду с тобой, – прибавила она вызывающе.

Курт покраснел от злости и, ударив по столу кулаком так, что задрожала вся посуда, закричал:

– Ты останешься дома, глупая! Своими сценами ты вынудишь меня окончательно бросить тебя. Ревность твоя невыносима. О! Розалинда, – прибавил он, вздыхая, – никогда при тебе я не переживал таких сцен. О! Как я тебя люблю! Никогда я тебя не забуду!

– А! Дерзость твоя доходит до того, что ты говоришь о любви к Розалинде, – вскричала Урсула. – Кто, как не ты, говорил мне, что тебе не нравились ее бледность, ее томный вид? А теперь ты оскорбляешь меня, притворяясь, что сожалеешь о ней! Ничто не удержит меня ехать с тобою и поглядеть, кого-то собираешься ты обмануть ложными уверениями в любви.

Курт вскочил и, оттолкнув стул, вышел.

– Дочь моя, – сказал отец Лука, скромно скрестив руки на своем пухленьком животе, – не поддавайтесь внушениям демона, именуемого ревностью; успокойтесь и останьтесь дома. Даю вам слово, что у мужа вашего важные дела, и я еду с ним, а это достаточная гарантия против суетных мирских предположений.

Он встал, благословил ее и вышел; графиня, почтительно поцеловав руку святого мужа, успокоилась и села продолжать прерванный ссорою завтрак.

В это время Курт оделся, с удовольствием забрал документы и спрятал их за камзол. Он не чуял, что ему не суждено было вынуть их оттуда. Затем, прицепив меч, поданный пажом, он вышел во двор, где два конюха держали его лошадь и мула для отца Луки.

– Добрый мой господин, – заметил старый сторож замка, – вам лучше не ехать сегодня. Посмотрите. Черные тучи собираются на горизонте, и поднимается ветерок. Может быть, разразится гроза.

– Ба! – возразил Курт, садясь в седло. – Пока разразится гроза, мы будем в безопасности, в герцогском дворце.

С помощью двух конюхов Лука взобрался на мула, и они уехали.

– О! Какая жара, – говорил Лука, задыхаясь. – Граф, не скачите. Вы поднимаете пыль, которая залепляет мне глаза. Того гляди, я выпущу поводья.

Курт перешил на шаг; он не хотел явиться без духовника, который должен прочесть и объяснить герцогу документы.

– О! Проклятое животное, – вопил в это время Лука. – В такую погоду еще собирается завтракать!

Мул его также изнемогал от жары и, остановившись около куста чертополоха, не хотел идти, несмотря на удары и окрики своего всадника.