Пока я перекидывался несколькими словами с Виллибальдом, Розалинда бегала по комнате за Куртом, который, казалось, любил ее.

– Знаете ли, – спросила меня старая графиня, – кто крестный отец Розалинды? Эдгар. Отец его был тогда болен и не мог сам приехать, а прислал молодого графа присутствовать при крещении. Бедный юноша! В последний раз он так любовался девочкой и гордился, что имеет такую хорошенькую крестницу. Ей только девять лет, а на вид она старше.

При имени Эдгара Розалинда остановилась передо мною.

– Вы скоро увидите моего крестного, – сказала она. – Передайте ему, что я люблю его и часто думаю о нем и скоро поеду к нему с Виллибальдом; это будет наверно, потому что я желаю этого и Виллибальд согласен со мною.

Я засмеялся и обещал передать все в точности.

Я не подозревал, что настанет день, когда та же самая Розалинда сделается для меня и Эдгара предметом большой важности, что ей потребуются наша забота и покровительство и что ее благополучие причинит нам много беспокойства.

Я хотел проститься, но меня удержали, и во время ужина мы услышали звуки труб, возвещавшие возвращение владельца замка.

Искренняя радость, озарившая лица хозяев и слуг, доказывала, как сильно любили графа. Все встали, а Розалинда, побежавшая навстречу своему опекуну, не успела дойти до двери, как она уже отворилась, и граф Рабенау появился на пороге ее. К большому неудовольствию девочки, Курт опередил ее и первый бросился на шею отца, который, потешаясь этой маленькой сценой, поднял Розалинду и, расцеловав в обе щеки, смеясь, опустил опять на землю. Затем он поздоровался с матерью, пожал мне руку и сел за стол.

Разговор оживился, так как, несмотря на усталость, граф тотчас сумел придать беседе свойственный ему веселый тон; оживление его и добродушие были неистощимы, а в прекрасных черных глазах отражалось удовольствие быть среди своих. На сына он смотрел, точно влюбленный на красивую девушку, и в глазах Курта светилась такая же горячая любовь.

После ужина граф увел меня к себе, и мы беседовали по душам. Когда я окончил свою исповедь, он дружески пожал мою руку.

– Смотри на меня, как на самого близкого родного и располагай мною, когда я могу быть тебе полезным.

Тронутый его добротой, я горячо благодарил, а он одобрил мой план и обещал поместить Нельду в монастырь урсулинок.

На другой день старая графиня поехала сама и привезла Нельду, которая провела один день в замке Рабенау.

Когда ей объяснили причину отправки ее в монастырь, она с радостью согласилась и уехала с графиней, которая потом рассказала нам, что аббатиса приняла молодую девушку с распростертыми объятиями. Я не показался, потому что не имел мужества встретиться как с сестрой, с женщиной, которую любил.

Устроив дело, я простился со своими новыми родственниками и хотел отправиться к Эдгару. В минуту моего отъезда Рабенау сказал мне, дружески смотря на меня:

– Берегись, Энгельберт, не доверяй монастырю и его обитателям; тебя легко могут опутать там, как паутиной. Нет ничего ужаснее этих черноризцев, с их приором во главе. Итак, говори и действуй осторожно!

* * *

Когда я прибыл в аббатство, привратник сказал мне, что уже поздно было видеть брата Бенедиктуса, и провел в одну из келий, предназначенных для путешественников.

Я был один, но не мог заснуть, и воздух казался мне удушливым в этом тесном убежище. Я вышел в коридор, где одна дверь, по счастью не запертая, вела в сад.

Погода была великолепная; полная луна заливала своим светом густую зелень вековых деревьев, а мелкий песок аллей сверкал, точно серебро.

Сделав несколько шагов, я увидел, что очутился на кладбище, прилегающем к монастырской церкви.