– Вы находите лучшим, чтобы я застрелил вас здесь на открытом месте? – продолжил он. – Я не стану стрелять. Народ каждый день приходит ловить рыбу. Многие теперь заняты в долине выделкой копры. Человек шесть ловят голубей сзади вас на холме. Они, быть может, в данную минуту следят за нами. Меня это не удивило бы. Даю вам слово, что мне незачем стрелять в вас. С какой стати? Вы мне ничем не мешаете. Вы не добыли себе ни фунта копры, кроме изготовленной вашими собственными руками. Вы работали как раб, как негр. Вы прозябаете, как я это называю, и мне дела нет до того, где вы прозябаете и долго ли будете прозябать. Дайте слово, что не думаете стрелять в меня, и я уйду.

– Вы откровенны и милы, – сказал я. – Я поступлю точно так же. Я не имею в виду убивать вас сегодня. К чему? Дело только начинается. Оно не кончено еще, мистер Кэз. Я уже нанес вам один удар и вижу знак моего кулака на вашей голове до сего блаженного часа. Я подготовил для вас большее – ведь я не паралитик вроде Ундерхилля – и намереваюсь показать вам, что вы встретили достойного вас соперника.

– Глупая манера разговаривать, – сказал он. – Меня вы этим разговором не проймете.

– Отлично. Стойте, где стоите. Я не спешу, вы это знаете. Я могу целый день простоять на берегу; мне это ничего не стоит. У меня нет копры, чтобы я мог хвастать ею. Нет для показа светящихся картин.

Я пожалел, что сказал последнее, но оно выралось у меня бессознательно. Я увидел, что это отбавило у него спеси, и он хмуро посмотрел на меня, затем решил, должно быть, узнать суть дела.

– Ловлю вас на слове, – сказал он и, повернувшись, пошел в дьявольский лес.

Я, конечно, дал ему уйти, как обещал, но следил за ним, пока он не скрылся из виду, а затем пошел домой лесом, так как не верил ему ни на грош. Я думал одно, что был порядочным ослом, заставив его быть настороже, и что мне следует исполнить свое намерение, не мешкая.

Вы думаете, что я испытал достаточно волнения для одного утра, но меня ожидал новый сюрприз. Как только обогнул мыс настолько, чтобы увидеть дом, то заметил, что там есть посторонние. Пройдя немного дальше, я уже перестал в этом сомневаться: у дверей сидела на корточках пара вооруженных часовых. Я предположил, что, должно быть, смуты по поводу Умэ достигли высшего предела и что дом мой под караулом, поэтому я подумал, что Умэ уже взяли и что эти вооруженные люди ждут, чтобы точно так же поступить и со мною.

Пройдя некоторое расстояние быстрым шагом, я увидел третьего туземца, сидевшего точно гость, на веранде; Умэ разговаривала с ним как хозяйка. Подойдя еще ближе, я узнал в нем главного старшину Миа и увидел, что он весело улыбается и курит. Что он курил? Не вашу европейскую сигаретку, годившуюся только коту, даже не настоящую огромную с ног сшибательную туземную сигару, которую он может курить, когда сломана его трубка, а одну из моих мексиканских сигар, в чем я мог побожиться. При виде этого сердце мое усиленно забилось, и у меня зародилась безумная надежда, что тревога миновала, и Миа просто зашел ко мне мимоходом.

Умэ указала ему на меня, когда я поднимался наверх, и он встретил меня у моей собственной лестницы, как настоящий джентльмен.

– Вилквили, – сказал он (лучше этого они не могли выговарить моего имени), – я рад.

Островитянин старшина может быть любезен, если захочет, сомнения быть не может. Я увидел, что дело последовало за словом. Умэ без всякого вызова сказала мне: «Они теперь не боятся Эзе, копра принесут». Я вам скажу, что пожал я руку этому канаку, как самому лучшему белому в Европе.