– Иое, – сказала она, – я прибежал скоро, Эз сюда скоро.

– Ты пришла одна? Не боялась? – спросил я.

– Ах, очень боялся! – прошептала она, прижимаясь ко мне. – Я думал, умру.

– Не мне смеяться над вами, миссис Уильтшайр, – сказал я со слабой улыбкой, – потому что я сам большой трус на Тихом океане.

Она в нескольких словах рассказала мне, что привело ее. Только я ушел, вошла Февао. Старуха встретила Черного Джека, который несся во всю прыть от нашего дома к Кэзу. Умэ сейчас же, не говоря ни слова, побежала предостеречь меяя. Она бежала настолько близко по моим пятам, что фонарь был ее проводником, и на берегу, и потом при свете его среди деревьев она нашла дорогу на холм. Только в то время, пока я был наверху или в погребе, она плутала Бог весть где и потеряла много дорогого времени, боясь крикнуть, чтобы Кэз не настиг ее. От падений в лесу она была совершенно измучена и разбита. Верно, она забралась чересчур далеко к югу и, выйдя оттуда, наконец, во фланг мне, напугала меня так, что и слов не найду, как сказать об этом.

Хотя все это было лучше чертовки, но рассказ ее я нашел довольно серьезным. Негру незачем было находиться около моего дома, если бы ему не поручили караулить.

Я подумал, что мой дурацкий разговор о красках, а может быть и болтовня Миа затянули нас мертвым узлом. Одно было ясно: нам с Умэ приходится провести ночь здесь, домой до утра нельзя и пытаться идти, да и тогда будет безопаснее обойти гору и вернуться позади деревни, а то можно попасть в засаду. Ясно было тоже, что мину следует взорвать немедленно, иначе Кэз может успеть остановить взрыв.

Я прошел в туннель (Умэ крепко держалась за меня), открыл фонарь и зажег фитиль. Он стал гореть как бумага, и я тупо смотрел, как он горит, и думал, что мы взлетим на воздух вместе с Тиаполо, что вовсе не входило в мои планы. Второй фитиль горел лучше, хотя быстрее, чем я бы желал.

Тут я опомнился, вытащил из прохода Умэ, потушил фонарь и поставил его на землю, и затем мы оба пошли ощупью по лесу до безопасного, по моему мнению, места и прилегли у дерева.

– Ну, женушка, не забуду я этой ночи, – сказал я. – Одна беда, что ты трусиха.

Она прижалась ко мне вплотную. Она выбежала из дома в чем была – в коротенькой юбочке – и вся промокла от росы и моря на Черном берегу и теперь дрожала от холода и от боязни темноты и дьяволов.

– Очень страшно, – только и сказала она.

Дальняя сторона холма Кэза спускалась обрывом в соседнюю долину. Мы находились у самого края ее, и я видел светившееся дерево и слышал внизу шум моря. Я не беспокоился относительно положения, не оставившего мне отступления, но боялся изменить его. Я увидел, что сделал большую ошибку, потушив фонарь; следовало оставить его зажженным, чтобы иметь возможность выстрелить в Кэза, когда он выйдет на освещенное им место. Если уж на это не хватило достаточно соображения, то все же бессмысленно было оставить хороший фонарь, чтобы он взлетел на воздух вместе с резными фигурами; вещь принадлежала мне, стоила денег и была очень удобна. Если бы я мог положиться на спички, я бы сбегал туда и принес его. Но кто же может положиться на них? Вы знаете, что это за товар. Он годится, пожалуй, для канаков при рыбной ловле, где им приходится действовать быстро и самое большее, чем они рискуют, это ожогом руки, но для человека, желающего устроить взрыв вроде моего, спички сущая дрянь.

Вообще лучшее, что я мог сделать, это лежать смирно, заботиться об удачном выстреле и ждать взрыва.