– Ну… да… – опять сконфузился Главный и неловко откашлялся. – Уведите госпожу… в ее спаль… камеру.

– Наташа, если решишь признаться, то просто позови меня. – Савков проникновенно заглянул мне в глаза. – Просто позови.

– Спасибо, мой спаситель, – криво усмехнулась я, вырываясь. – Я всенепременно позову тебя, когда буду стоять на виселице.

– Глупая маленькая идиотка, – хмыкнул он, отчего-то довольно улыбаясь. – Ведь ты ни капли не изменилась. Видать, жизнь не набила тебе шишек.

– Набила. Одну. Чуть больше года назад. Да такую, что до сих пор ноет, – зло отозвалась я.

Потом меня закрыли в крохотной камере-клетке, здесь же, при конторе Стражьего предела. Ее холодные каменные стены истекали ледяной влагой, сбегающей, как струйки пота, от самого потолка до грязных плит пола. В углу зияла дыра для естественных нужд, невыносимо воняющая нечистотами и заглушающая даже запах жасмина от магии, окутывающей прутья. Вместо ложа имелся грязный соломенный тюфяк, переживший ни одно поколение арестантов. К крюку в стене была прикреплена цепь, к ее концу приковали медный кувшин с вонючей зеленоватой водой. Пить хотелось невыносимо, но отведать здешней водицы отчего-то не тянуло. Соня тихо поскуливала в соседней клетке, окончательно измученная диметрилом. В голову приходила шальная мысль, что до рассвета ведьма не доживет – камень, перекрывающий любую магию, убивал колдунов и посильнее нее.

Наручники мне сняли, подозреваю, по велению Савкова, услужил друг разлюбезный по старой памяти. И теперь я со страхом наблюдала, как будто бы живой браслет, поблескивая зеленоватой дымкой, медленно уменьшает диаметр, все сильнее и сильнее сжимая запястье. Уверена, Лопатов-Пяткин специально затягивает поводок, чтобы не забыла о нашем договоре и помалкивала, когда следует.

Я поскребла зачесавшуюся ногу и задрала штанину, заметив красный волдырь от укуса клопа. Великолепно! Такой маленький тюфяк, что с блохами нам не поместиться. Поднявшись, я подошла к прутьям, окутанным магическим разрядом, и вдохнула привычный запах жасмина. Голова гудела от мыслей.

Колдуны. От них одни несчастья. Савков. Не думала, что мы когда-нибудь еще увидимся. Окия, какая же ты огромная, а, оказывается, оглянуться некуда!

В душе пышным цветом распускалась новая обида. Возможно, мы и не расстались друзьями, но после страстного признания в любви во время последней нашей встречи я рассчитывала на его понимание. Только Николай, не задумываясь, посадил меня в клетку под арест, уверенный в моем приговоре к смертной казни.

Я попала в незавидное положение, и исход меня тоже ждал нерадостный. Теперь я точно знала, что с Лопатовым-Пяткиным мы на одном берегу. Если бы Авдей, старый хрыч, прости, Господи, мое сквернословие, заблокировал удар стражей и не позволил меня обездвижить, то не попала бы я сюда. Видно, на меня сил не хватило, сам, поди, едва ноги унес. Ну что ж, придется ему потесниться на теплом местечке рядом с Василием. Осталось только избавиться от старика. Как говорила моя незабвенная мамаша, доверять колдуну – все равно что греть гадюку в кармане. Вот уж не поспоришь. Когда я уберу его с дороги, то никто не помешает нам с графом дружить против Савкова и Давидыва. А уж слова я как-нибудь подберу.

В карцере стояла тишина, разбавляемая лишь сиплым дыханием Сони в соседней камере да редкими шагами стражей по узкому тюремному коридору.

Одуряющий животный вой налетел неожиданно, он будто вторгся в каменный мешок вместе с разбитым стеклом и сыплющимися острыми осколками, заполнил все вокруг, оглушая, волной ударил в голову. Пол дрогнул, уходя из-под ног, стены зашлись в нервной дрожи. Меня отбросило. Откуда-то издалека доносился тоненький жалостливый визг ведьмы. Решетки внезапно согнулись дугой, а потом, заскрежетав, вернули прежний вид.