На сцене, в нарядном коротком платье, открывавшем ногу на пол-аршина, да еще набеленная толстым слоем и нарумяненная, Федька могла понравиться не только простаку в партере. Сейчас же, умытая, с убранными в косу волосами, кутаясь в старую шубку, она была непривлекательна — и Санька боялся, что даст ей это понять чересчур откровенно.

— Саня, ты где вчера маску оставил? — спросила Федька.

— Какую маску?

— Танцевальную…

Санька задумался. Была ли на нем маска, когда он ворвался в уборную? Как оно получилось? Влетел, кинулся к стоявшим у печки валенкам… Где то движение, которым снимают маску, где?

— Не знаю, — сказал он. — Ей-богу, не знаю. Что ты ко мне пристала с этой маской?

— А где ты был после представления?

— Какого черта ты меня допрашиваешь? Поднялся в уборную, потом пошел домой. Тебе довольно?

— Тебя не было дома, ты пришел заполночь?

— А ты почем знаешь?

Федька смотрела на него с каким-то загадочным недоверием.

— Пусти-ка, — попросил Санька. Впереди было объяснение с товарищами, с надзирателем, а тут еще эта обожательница.

— Саня, ты и впрямь не знаешь, где маска?

— Да на что она тебе?

Федька опустила голову. Менее всего беспокоясь о ее странной блажи, Санька отодвинул девицу и проскочил мимо нее на лестницу. Но сбежать не удалось — Федька, не менее ловкая, чем он, ухватила его за подол шубы.

— Стой, дурак! — приказала она. — У нас беда стряслась.

— Что за беда?

— Стой, говорю. С Глафирой — беда.

— С кем?! Да что ты молчишь?! Говори внятно!

— Саня, ее больше нет.

— Как — нет? Где — нет? Так он…

Санька чуть было не выпалил: так он, проклятый риваль, увез ее прямо из театра, не заезжая к ней домой? Но удержался.

— Ты знаешь, кто он? — быстро спросила Федька. — Коли знаешь — беги в дирекцию, говори! Там сейчас полицейские сыщики сидят, всех по очереди вызывают! Да беги же! Все расскажешь и оправдаешься!

И ее рябое лицо преобразила радостная улыбка.

— Погоди, погоди… — до Саньки стало доходить, что они с Федькой имеют в виду не одно и то же. — В чем мне оправдываться — я же ее не увозил! Или…

— Саня…

— Что — Саня?

— Ее больше нет. Ее утром мертвую подняли.

— Что ты врешь!

— Ей-богу! За расписным задником, знаешь, где колесница Аполлона. Ее шнурком удавили. А рядом твоя маска валялась.

Этого было слишком много для быстрого понимания.

— Плотники пришли глуар чинить, там золоченое крыло отвалилось, и на нее наткнулись.

— Какой Аполлон, какой глуар?.. — бормотал Санька.

— Я тебя нарочно ждала — перехватить. Они там, в дирекции, думают — это ты…

— Я? Что — я?..

— Ну, ты… все же знают…

— Я ее не увозил, — сказал Санька. Некий умозрительный человек, (а, может, ангел-хранитель) засел в голове и твердил: Глафиру увезли, оттого дирекция послала за полицейскими, слыханное ли дело — похитить первую дансерку… А все дурное этот ангел отметал в сторону белым крылом — или же умозрительный человек отмахивался, как от осы… то-то радости было, когда на театральном чердаке отыскали осенью осиное гнездо…

— Санька, ты что, не разумеешь?

— Нет… да…

Глафира не могла умереть.