Степан углубился в чащу, созерцая мир лесной, тишиною да покоем полненный. За медно-зеленым  сосняком весело рябили бородавчатые березы, дымчато плыл и таял средь белизны снежной и берез сизый осинник…Чистейший, девственно белый снег был мелко прострочен мышиными следами, там и тут – более крупные стежки соболя и горностая. Кусты малины и волчьего лыка густо опушены инеем, а под ними наброды то ли лесной куропатки, то ли тетеревов…

               Степан, подходя к урману, наложил стрелу с тяжелым кованым наконечником на боевой упор лука и, пригибаясь под ветками, двинулся вдоль обреза лога, где снег сдувало легким ветерком, и он не мог выдать охотника своим  скрипом под ногами. Ужо слышно было журчание ручья, вытекающего из теплого болота. Степан опробовал тугую тетиву лука и пошел, сторожко вглядываясь в густо поросший лещиной край озерца, куда звери ходили на водопой на чистую воду.

               Вдруг в двух десятках шагов от него послышался треск, задрожали кусты, и в облаке инея на поляну вышел бурый зверь. Мощная голова, торчащие из пасти кривые сабли клыков, жестко напружиненный щетинистый загривок старого секача вызвали невольный трепет у человека. Вослед за секачом на поляну вышло и его семейство – свинья и пятеро подсвинков, которые степенно направились через поляну, пока секач охранял их проход.

  Степан стоял ни жив, ни мертв, боясь пошевелиться… Ибо на столь малом расстоянии не успевал он даже лук поднять, чтоб поразить добычу.

                Но вот секач встряхнулся и отправился за стадом, загребая снег мощными копытами. Он обогнал стадо и скрылся в лесу.

                Степан облегченно вздохнул и, шагнув за дерево, поднял лук, выцеливая свинью. Секача он не стал даже пробовать поразить, ибо для столь огромного зверя его стрела не представляла смертельной опасности. Она могла только ранить его, а от раненого секача спасенья нет…

                Прицелившись под левую лопатку, Степан затаил дыхание и спустил тетиву. Полета стрелы он не видел, но свинью вдруг кинуло вбок, она сразу отстала и поползла, волоча зад. И вдруг отчаянный визг разорвал лесную тишину, больно стеганув по ушам Степана. Подсвинки, перепуганные, рванули в чащу. А визг не прекращался ни на миг… Свинья ползла, окрашивая снег багрово-алыми пятнами…

                Степан выдернул из саадака вторую стрелу, чтобы прервать выстрелом этот невыносимый визг, и вдруг замер, услышав с другого края поляны хриплый утробный рык. Вскинув глаза,  он увидел секача, который мчался в облаке снежной пыли на визг. Крутанувшись около свиньи, он резко встал, подняв голову. Раздутыми ноздрями шумно втянул запах крови, и снова яростно рыкнул. Костяной щелк отточенных клыков морозом обдал спину Степана. Он потянулся, чтоб стрелу наложить на боевой упор лука, и это было его ошибкой. Маленькие свирепые глазки зверя мгновенно отреагировали на движение и уставились на охотника, сразу угадав в нем врага. В следующий миг бурый смерч, несся прямо на него, и Степан бросил лук, понимая, что пустить стрелу не успеет, да и мало проку бить нападающего вепря в лоб.