Рассуждать об этом легко в мирное время, но поверьте мне, фронтовику, — трудно шагнуть под пули навстречу смертельной опасности, когда ураганный огонь врага косит твоих однополчан, а до мирной жизни — считаные дни остались.

Потом Булатов рассказал мне и про такой эпизод:

— …Позднее Кантария отыскал меня, и мы поговорили. Он недоумевал: «Ведь ты, Гриша, первым водрузил знамя, а мне и Егорову присвоили Героя Советского Союза». Я спросил: «А как же мне?» — «Тебе присвоят позднее», — сказал Кантария».

Теперь, когда Министерство обороны Российской Федерации опубликовало многочисленные документы, касающиеся штурма Рейхстага, на родине Булатова знают правду о своём земляке.

«Григория давно нет среди нас, — вспоминает В. П. Луп-пов. — Сколько же изменилось со дня его уход! Был схоронен безвестным вдали от глаз людских, а сейчас его памятник виден издалека каждому, кто идёт на городской погост через центральные ворота.

Когда я в День Победы прихожу к могиле Булатова, здесь бывает людно, слышны разговоры людей, пришедших поклониться Знаменосцу. Но мне сквозь годы звучат в памяти его собственные слова, сказанные с такой убедительностью: «Герои не умирают».

Ему было уже за тридцать, когда женился на местной девушке Римме Тарнавских. В 1956 году родилась дочь Людмила. Но с годами наметился разлад с женой, и Римма Андреевна от него ушла, забрала дочь. К тому времени мать Анна Михайловна и сестра Наталья уехали на родину, на Урал. Григорий Петрович остался один. По праздникам его приглашала к себе семья Винокуровых. Зинаида Винокурова, племянница Риммы Андреевны и её муж Виктор как могли опекали «дядю Гришу». Зинаида вспоминает некоторые врезавшиеся в память эпизоды: «Рассказывая на людях о своём подвиге, дядя Гриша нередко слышал насмешки в ответ. Неудивительно, что впоследствии он замкнулся, в компаниях старался сдерживаться и лишний раз не упоминать о своей роли в штурме Рейхстага.

Выговориться он позволял себе только в узком кругу родни, где был уверен, что не поднимут на смех. В этот круг входили и мы с мужем Виктором Васильевичем. Вот почему, заглядывая к нам (иногда сразу после работы), дядя Гриша так часто возвращался мыслью в победную весну 1945-го.

С горечью пересказывал Григорий Петрович эпизоды, которые сегодня подтверждены многими документами, а тогда некоторым казались огульным хвастовством: как после взятия Рейхстага, над которым Булатов первым водрузил флаг, сам маршал Жуков жал ему руку и обещал: свой подвиг не будет забыт, солдат!»

Вскоре и сам маршал Жуков попал в опалу. И его долгие годы оттирали от Победы, не упоминали даже, когда писались, а затем издавались и распределялись по библиотекам и учебным заведениям исторические фолианты, по которым целые поколения изучали историю Великой Отечественной войны. «Вот, мол, тебе, строптивец с наполеоновскими замашками!..» Метили в неугодного маршала, а попали в родную историю…

Жизнь у Григория Петровича Булатова не задалась. Признание его подвига и награждение по заслугам откладывалось, оттягивалось под разными предлогами. Земляки тоже поучаствовали в травле. Отказали в приёме в партию. Высказали недоверие в родном комбинатовском коллективе. Он снова обиделся, уволился с родного предприятия. Новая травма была едва ли менее чувствительной той, которую он получил в мае 45-го.

В 1965 году, когда он ещё работал на комбинате «Красный якорь», сверху пришло указание: дать характеристику на Григория Булатова. В Москве решили запустить новую волну награждений — к 20-летию Победы. И многих действительно наградили, многим дали Героев. Подняли старые представления, пересмотрели ранее принятые решения. Коснулось это и штурмовавших Рейхстаг. Но положительную характеристику на комбинате своему работнику и герою последних дней войны так и не дали.