Передача вкладов должна осуществляться по федеральному декрету, причем необходимо учитывать происхождение умершего обладателя.

Закон, по оценкам, должен принести прибыль еврейским благотворительным организациям, а возможно, и государству Израиль.

Наследникам тех, кто считается пропавшим без вести или умершим, предоставляется пять лет для востребования вкладов, но швейцарские власти считают, что большинство наследников тоже умерли к настоящему времени и что число обращений будет невелико. Никто не знает, каковы суммы, подпадающие под действие закона, хотя Швейцарская ассоциация банкиров оценивает их в пределах одного миллиона швейцарских франков.

Берн, 21 октября, Рейтер".

Доулиш прочитал газетную вырезку четыре раза.

— Деньги, — сказал он. — Валкану нужны были только деньги.

— Очень верное умозаключение, — сказал я.

— Деньги — это еще не все, — произнес серьезно Доулиш.

— Не все, — согласился я. — Но они все могут купить.

— И все же я не совсем понимаю, — признался Доулиш.

— А тут и понимать нечего, — сказал я. — Все предельно просто. В концлагере сидит очень богатый человек по имени Брум. Семья Брума оставляет ему состояние в четверть миллиона фунтов в Швейцарском банке. Человек, который сможет доказать, что он Брум, становится обладателем двухсот пятидесяти тысяч фунтов. Чего ж тут понимать? Валкану нужны были эти документы, чтобы доказать, что он и есть Брум. А все остальное чистое совпадение. Валкан вынудил людей Гелена попросить нас сделать документы, чтобы они выглядели солиднее.

— А чего же хотела девчонка? — спросил Доулиш.

— Семицу, — сказал я, — для выполнения израильской научной программы. Она агент израильской разведки.

— Угу, — отозвался Доулиш. — Валкан хотел передать Семицу израильскому правительству. Взамен они были готовы подтвердить его права на состояние Брума. Швейцарские банки очень внимательны к просьбам израильского правительства. Прекрасно придумано.

— Прекрасно, — согласился я с Доулишем, — да не совсем.

Доулиш кратко и убедительно подводил итог каждому эпизоду. Мне иногда только приходилось вставлять «да» или «нет», если, конечно, Доулиш не просил моих объяснений или обоснований. Но это он делал редко.

Неожиданно он спросил:

— Вы что, заснули, старина?

— Я просто закрыл глаза, — ответил я. — Так легче думается.

— Обычно вы наблюдаете за людьми, а теперь вот приходится наблюдать за вами.

— Да, — сказал я. — Чувствую я себя паршиво.

— Это из-за Валкана, старина? — Я не ответил, и Доулиш продолжал: — Конечно, вы сражались с ним здесь и на континенте целых полтора года Приятного мало. — Доулиш какое-то время молча смотрел в огонь. — А может, вас беспокоит письменный отчет.

— Да, он немного путаный.

— Угу, — сказал Доулиш, — путаный. — Он захлопнул папку, которую держал на коленях. — Давайте на время оставим эту тему, идите домой и отоспитесь.

— Пожалуй, я так и сделаю, — согласился я. Неожиданно я почувствовал себя совершенно разбитым.

— Кажется, я смогу помочь вам получить беспроцентный кредит, если вы, конечно, все еще в нем нуждаетесь. Если я не ошибаюсь, речь шла о восьмистах фунтах?

— Тогда пусть уж будет тысяча, — сказал я.

— Пусть, — согласился Доулиш.