И старый Ахилл потирал руки, оглядываясь назад и созерцая ярость Паскаля. Паскаль смеялся с достоинством в свою прекрасно выхоленную, белую бороду. Каждый из них, слушая из уст своего бывшего противника описание той стороны волнующих событий, которая тогда была ему неясна, испытывал живое чувство интеллектуального удовлетворения, подобное тому, какое испытали бы после подписания мира враги-вожди, уважающие однако друг друга, при осмотре системы траншей. И воспоминания об этих трудных днях утешали немного этих «бургграфов» в их предчувствии того пресного благополучия, которое им сулила промышленность без конкуренции.

III

Стук машин оживлял воздух легкими колебаниями. Через открытое окно видны были поверх пушистых верхушек лип длинные оранжевые крыши фабрики. Голубоватый туман нормандского утра слегка обволакивал сад Антуана Кене. Бернар наслаждался вольностью нового своего бытия; мягкость и удобство штатского платья восхищали его.

— Какая погода! — прошептал он, одеваясь. — Хорошо бы сесть теперь на коня и перемахнуть этак — овраг за оврагом — подряд!

Война застигла его, когда ему было всего двадцать лет. Он был солдатом вот уже около семи лет и чувствовал, что больше никогда уже не будет настоящим Кене. Привыкнув считать товарищами или начальниками тех людей, которые для его деда были только поставщиками, клиентами, рабочими, он распределял их теперь для себя по их храбрости, по их уму, а вовсе не по их кредитоспособности и не по работе, как это должен был делать настоящий Кене. И даже иногда, забывая, что люди созданы для того, чтобы покупать, носить и продавать ткани, он начинал завидовать любознательной праздности богатых любителей искусства.

В 15-м стрелковом батальоне он выбрал себе в качестве самого интимного друга молодого писателя, в то время сержанта, как и он сам, и провел однажды свой отпуск в маленькой квартирке, которую Деламен занимал в Париже. Это было очаровательно и в то же время значительно. В комнатке, выбеленной известью, где стояли кровать и стул, он узнал вкус добровольной бедности. Деламен заставил его прочитать Стендаля — очень опасное чтение для Кене, потому что оно учит ненавидеть скуку.

«Если бы у меня была твердая воля или хотя бы простой здравый смысл, — думал он, завязывая галстук, — я сегодня же заявил бы деду о своем отъезде и поселился бы в Париже. Я занимался бы математикой, историей, фехтованием, верховой ездой и каждый день видался бы с Симоной. Какое это было бы счастье…»

— Бернар! — позвал его из сада женский голос.

Он подошел к окну и увидел свою молодую невестку на лужайке, залитой солнцем.

— Как, Франсуаза, вы уже встали?

— Уже, Бернар? Но ведь десять часов!.. Дедушка вас съест теперь, Антуан давно уже ушел. Come down and have breakfast with me… У меня есть любимая ваша рыба.

— But how nice of you, Франсуаза. Я буду готов через минуту.

Он быстро закончил свой туалет и прошел к ней в столовую.

— Восхитительна эта ваша скатерть из сурового полотна с лиловой каймой и эта корзинка глициний и акаций… У вас чудесный вкус.

— Вкус Паскаль-Буше, — отвечала она весело и лукаво.

Действительно, она принесла в семью Кене, которая до нее не имела никакого вкуса к прекрасным вещам, вкус Паскаль-Буше, которому дивились антиквары Эвре и Нонанкура.

Бернар восхищался грубоватостью деревянных изделий, потолком из черных и белых балок, широким окном выходившим в цветущий сад. Где-то в глубине его мыслей почти неощутимый предок Кене протестовал против этой слишком изысканной обстановки.

— Вы не заметили самого красивого, Бернар… Моих раскрашенных изразцов… Полюбуйтесь ими…

— Я это сделаю вечером… Вы правы, я непростительно запаздываю.