Что поделаешь, муж работает. Странно называть его работу работой, но она дает хороший заработок, позволяющий жить чуть ли не в роскоши. Муж — игрок.

Целые ночи Фридрих Францевич проводит в клубе и пытает счастье.

Не свое счастье, а счастье других. Вот уже четыре года, как счастье Фридриха Францевича испытано, вот уже четыре года, как он, по его собственному выражению, «сделал свое счастье» и едет на нем, как на хорошо объезженном коне.

О, нужно только уметь править твердой рукой, не выпуская ни на миг уздечки.

У Фридриха — твердые руки, Марья Николаевна убедилась в этом.

Кругом разоряются, от быстрых взлетов к стотысячным выигрышам падают до самоубийственных проигрышей.

Счастье играет жизнью и смертью окружающих.

А Фридрих сам играет своим счастьем.

Ему не надо крупных выигрышей, две-три сотни в вечер вполне устраивают его.

Но зато эти две-три сотни он имеет каждый вечер, без них (клуб открыт до шести утра) не возвращается домой на рассвете, когда уже рабочие на улицах спешат по фабрикам и заводам.

У Фридриха железная воля.

Пусть завистники объясняют постоянный выигрыш его чуть ли даже не нечистой игрой.

Марья-то Николаевна знает, как щепетильно корректен ее муж во всем, даже в микроскопических мелочах.

У него от нее нет никаких тайн. Он мог бы скрывать от нее свою бухгалтерию, но Фридрих, напротив, посвящает ее в каждый крупный выигрыш.

На прошлой неделе, например, он в пятницу выиграл 27 тысяч (довольствуясь малыми выигрышами, он не отказывается и от больших), и они ходили к ювелиру, вот эти две бриллиантовых серьги стоят двенадцать тысяч.

Фридрих балует жену и детей, потому что любит и гордится ими.

Марья Николаевна сладко улыбнулась и позевнула.

— Конечно, скучно ждать и быть одной… Но ко всему привыкаешь. Кроме измены. Вот если бы муж изменил, — этого бы я не перенесла.

А то ведь она знает, где он проводит все ночи. Стоит только позвонить в клуб, и его вызовут.

— Почему в клуб не пускают дам!.. И я бы могла иногда там поужинать… Впрочем, и это к лучшему… Если бы пускали дам, сердце мое не было бы так спокойно, как теперь…

Марья Николаевна взяла газету, за день не успела даже телеграммы пробежать.

Вдруг резкий звонок.

— Телеграмма?… — мелькнуло в голове. — Кто же может так поздно…

Марья Николаевна суеверным страхом боялась ночных телеграмм, и сердце сжалось недобрым предчувствием.

— Барыня, — таинственно доложил лакей Карл, — вас просят в переднюю по важному делу.

IV. КОШМАРНЫЙ ВИЗИТ

Запахивая ночной полукапотик, подкалывая наскоро распущенные было для ночной прически волосы, торопливо пошла в зал.

— Проси!

Вошла дама под вуалью.

— Мы одни? — по-немецки спросила незнакомка.

— Что вам угодно и с кем я имею честь разговаривать? — по-русски отчеканила Марья Николаевна.

— Ну нечего, фрау Гроссмихель, терять время на разговоры. Если хотите спасти мужа, немедленно отоприте несгораемый шкаф, достаньте красный сафьяновый портфельчик в правом углу третьей потайной стенки и передайте мне…

В тоне незнакомки звучали неотразимо властные нотки.

Ее выговор немецких слов показался Марье Николаевне ужасно знакомым.

— Неужели?! — Нет, не может этого быть… Неужели это она?..

— Фрау Гроссмихель, не теряйте ни секунды!..

— Ну, да это она!

Марья Николаевна резким движением сорвала с незнакомки вуаль.

— Берта!..

— Я…

— Как вы смели!.