Отсюда она хорошо видела дикарей, расположившихся на другой стороне озера. Вокруг желейной горы по-прежнему плескался желто-рыжий свет, медузоиды и кальмары все так же пролетали и проползали там, занимаясь своими непостижимыми делами, – кажется, произошедшего на озере никто из них не заметил.

Слабость прошла, ее сменили стыд и презрение к себе. Ведь дикари сейчас убьют их! Пусть котомка осталась в облаках, но на ремне висят пистолеты, длинный кинжал, обрез, мешочки с боеприпасами... Достань оружие, заряди, возьми в каждую руку по пистолету, кинжал сожми зубами – и... Что бы сейчас сделал Тео Смолик? Набросился на дикарей, ворвался в толпу, тем более что она не такая уж и большая, пользуясь неожиданностью, перестрелял бы половину и заколол кинжалом еще парочку, освободил пленников... да еще бы и ухмылялся при этом, веселился, горланил бы какую-нибудь идиотскую пиратскую песню!

Встав на колени, она положила руки на оружие... и опустила. Нет. Она не сможет. Она плохо стреляет и еще хуже умеет орудовать кинжалом. Она не настолько быстрая, не такая уж ловкая: споткнется, потеряет равновесие, растянется во весь рост на глазах у изумленных серапцев, выпустив пистолеты... Что тогда они сделают с ней?

А что сейчас они делают там?

Девушка прищурилась, вглядываясь. Кажется, дикари раздевали пленников. Те были еще живы – вроде бы она разглядела, как лежащий лицом вниз боцман пошевелился. Серапцев примерно полтора десятка... Не выйдет, не получится справиться с ними! Ведь она всего-навсего женщина, и она боится. Она не может бороться с естеством! О чем тогда шел разговор с торговцами, Долки Зеленцем, Этти Слампом и Атонгой, когда они собрались купить торговый дом? Что она пыталась доказать после Тео Смолику? Что, в конце концов, доказывала самой себе – и всем морякам из команды, и Лигу с Эрлангой?

Сильно хлопнув ладонью по земле, она сморщилась, чуть не плача, представляя, как выглядела все это время, как, должно быть, ее воспринимал капитан, да и все моряки: девица, молодая и вздорная, заполучившая вдруг наследство папаши, решившая, что может наравне со всеми, наравне с мужчинами переносить тяготы путешествия, может стрелять и драться, и командовать... Но она не такая! Женщины не такие, природа предназначила их для другого, их тела и мозги... Все еще стоя на коленях, она положила ладони на свою не слишком большую, но рельефно выступающую под рубахой грудь. У мужчин мускулы, а у нее вот что. И еще другое, пониже... Так зачем она лезет туда, где нужно то, что есть у них, но нет у нее? Ей надо другое! Найти какого-нибудь мужчину, женить на себе – ведь она богата, желающие найдутся, можно выбрать самого подходящего – родить ему детей и жить счастливо! Зачем лезть...

Она упала плашмя, увидев, как серапцы подняли пленников над головами. Обувь с рубахами дикари забрали, оставив морякам лишь штаны. Оба были крепко связаны. Обращенные лицами к небу, они оставались неподвижными, хотя Арлея все же надеялась, что юнга и боцман еще живы.

Серапцы разделились на три группы. Одна осталась за холмом, две, подхватив пленников – Лига несли четверо, а Эрлангу шестеро, – быстро направились вдоль берега. Вооружение их составляли в основном дубинки да кривые копья, хотя некоторые держали ножи и другое отобранное у моряков оружие. Все дикари были уродливыми, все являли собой пародию на человеческий облик. Арлея наблюдала за ними, недоумевая, что они собираются сделать. Девушку пока не заметил никто.

Две группы обошли озеро и остановились там, где желтый свет густел. Если бы серапцы сделали еще примерно три десятка шагов, то добрались бы до желейного склона, но они опустили пленников на траву лицами кверху и стали возвращаться.

Незаметно для них подобраться к морякам Арлея не могла и поэтому оставалась на месте, кусая губы и мучаясь от бессилия. Дикари вернулись, кто-то сел на корточки, кто-то улегся под холмом.