Васильков. Надо счесть теперь и дать тебе расписку.
Телятев. Уж от этого, сделай милость, уволь. С меня берут расписки, а я ни с кого; хоть бы я и взял, я ее непременно потеряю.
Васильков. Спасибо. Я тебе заплачу хорошие проценты.
Телятев. Шампанским, других процентов не беру.
Васильков. А все-таки за то, что ты ухаживаешь за моей женой, мы с тобой стреляться будем.
Телятев. Не стоит, – поверь мне, не стоит. Если она честная женщина, из моего ухаживания ничего не выйдет, а мне все-таки развлечение; если она дурная женщина, не стоит за нее стреляться.
Васильков. Что же мне тогда делать в этом последнем случае? (С отчаянием.) Что мне делать?
Телятев. Бросить ее, и все тут.
Васильков. Я был так счастлив, она так притворялась, что любит меня! Ты только подумай! Для меня, для провинциала, для несчастного тюленя, ласки такой красавицы – ведь рай! И вдруг она изменяет. У меня оборвалось сердце, подкосились ноги, мне жизнь не мила; она меня обманывает.
Телятев. Так ты ее убей, а меня-то за что же?
Васильков. За то, что вы ее развратили. Она от природы создание доброе; в вашем омуте женщина может потерять все – и честь, и совесть, и всякий стыд. А ты развратней всех. Нет, нет, бери пистолет, а то я тебя убью стулом.
Телятев. Ну, черт с тобой! Ты мне надоел. Давай стреляться! (Проходит к пистолетам и прислушивается у двери.) Вот что: перед смертью попробуем спрятаться за печку!
Васильков. Нет, нет, стреляться!
Телятев (берет его за плечо). Тише ты, тише, ради бога! (Насильно уводит его за печку к выходной двери.)
Входят Кучумов и Лидия.
Васильков, Телятев, Кучумов и Лидия.
Кучумов (поет). In mia mano al fin tu sei!
Лидия. Прощай, папашка!
Кучумов (поет). Лобзай меня! Твои лобзанья… Аddio mia carina!
Лидия. Изволь, папашка! (Целует его.)
Телятев и Васильков выходят из-за печки.
Лидия. Ай! (Отходит в сторону.)
Кучумов (грозя пальцем). Но, но, но, господа! Я по правам старой дружбы… Ноnni soit qui mal y pense!
Васильков (указывает на двери). Вон! Завтра я пришлю к вам секунданта.
Кучумов. Ни, ни, ни, молодой человек! Я с вами драться не стану; моя жизнь слишком дорога для Москвы, чтоб поставить ее против вашей, может быть, совсем бесполезной.
Васильков. Так я убью вас. (Идет к столу.)
Кучумов. Но! Молодой человек, но! Так не шутят, молодой человек, не шутят! (Быстро уходит.)
Входит Надежда Антоновна.
Васильков, Телятев, Лидия и Надежда Антоновна.
Надежда Антоновна. Что за шум у вас!
Васильков. Возьмите от меня вашу дочь! Мы с вами в расчете. Я возвращаю ее вам такую же безнравственную, как и взял от вас; она жаловалась, что переменила свою громкую фамилию на мою почти мещанскую; зато я теперь вправе жаловаться, что она запятнала мое простое, но честное имя. Она, выходя за меня, говорила, что не любит меня; я, проживя с ней только неделю, презираю ее. Она шла за меня ни с чем, я заплатил за ее приданое и за ее наряды; это пусть она зачтет за то, что я неделю пользовался ее ласками, хотя и не один.
Лидия. Ха, ха, ха! Какая трагедия!
Надежда Антоновна. Что вы! Что вы! У вас какое-то недоразумение. Бывают случаи, что люди расходятся, но всегда мирно, прилично.
Васильков (Телятеву). Друг мой, не оставляй меня; мне нужно сделать некоторые распоряжения. Вот твои деньги, возьми их! Я хотел за твою доброту заработать тебе огромные проценты. Возьми их! (Отдает деньги Телятеву, тот кладет их небрежно в карман. Лидия пристально смотрит на деньги.) Нужно сделать некоторые распоряжения, написать к матушке… Я застрелюсь. (Опускает голову на грудь.)
Телятев. Полно, полно! Савва, ты дурачишься. У моего знакомого две жены бежали, что ж, ему два раза надо было застрелиться? Савва, ну, взгляни на меня! Послушай, я человек благоразумный, я тебе много могу дать хороших советов. |