Ради Тамары он превратил женскую половину дома, приятную, но простую и без излишеств, в домашнюю гавань с драпировками теплых красных тонов, с прохладными сквозняками, которые благоразумно регулировались жалюзи, и полированной мебелью из грецкого ореха, инкрустированной атласным деревом. Он даже купил стулья и кровать, доставленную частями на двух непокорных верблюдах. Тамара попыталась спать в кровати, но терпение лопнуло, и она вернулась к привычному тюфяку на полу. Прекрасную кровать разобрали и сунули в сарай, где обычно хранились метлы и ведра. В отсутствие стола на высоких ножках стулья выглядели чужеродными и излишними. В результате их составили в углу, чтобы Тамара с гостями могли пользоваться оттоманками, как все нормальные люди. По правде сказать, Тамару интересовали только вещи из ее приданого, будто ей хорошо было лишь в окружении знакомых предметов из отчего дома близ Телмессоса.

Больше всего она ценила свой джезвэ — медный кувшинчик с длинной ручкой, в котором мать варила кофе. Матушка лучше всех в семье готовила напиток, и после ее смерти джезвэ по праву перешел к Тамаре, занимавшей в домашнем рейтинге кофеваров второе место. Новобрачная Тамара ставила джезвэ на ночь в изголовье постели и, проснувшись порой от ужаса, что она теперь — мужняя жена, хватала его и прижимала под одеялом к горлу, словно через прохладный металл могла снова почувствовать сухую ласковую руку, так часто державшую кувшинчик, и увидеть серые глаза, внимательно следящие за поднимающейся пенкой. Тамара готовила кофе маминым способом — на кучке белого пепла посреди горячих углей, чтобы варился как можно дольше, и иногда ей, оторванной от дома и родных, казалось, будто в нее вселяется дух матери.

И вот Рустэм-бей стоял у входа на женскую половину и, держась за щеколду, смотрел на сандалии. Он прекрасно знал, кого любит Тамара, — с самого детства она обожала своего кузена Селима. В семье этого совершенно не скрывали, чтобы не вышло обмана, но родные заверили Рустэма: блажь пройдет, Тамару убедили, что кузен ей не пара, и она, почтительная и послушная дочь, выйдет за человека, выбранного для нее мудростью старших.

В других обстоятельствах семья с радостью согласилась бы отдать Тамару за ее избранника, но Селим, этот пороховой бочонок в человечьем облике, был так ненадежен и неуправляем, что его собственные родители, страшась позора, никогда не дали бы согласия на брак с девушкой из уважаемого семейства. Будь жива мама, она бы все повернула в пользу Селима — так думала Тамара, но, конечно, заблуждалась. Красивого и обаятельного мальчика еще в раннем детстве безошибочно отметила печать плохого конца.

Невысокого роста, чуть неуклюжий, но подвижный и резвый, он обладал ослепительной улыбкой, которая с пугающей ясностью передавала его опасный нрав и обескураживала тех, кто видел ее впервые. Он походил на собаку, что, приближаясь к прохожему, виляет хвостом, но явно готовится напасть. Маленький Селим порой ходил нестриженым, ибо мать боялась, что он выхватит у нее ножницы. У него и вправду случались вспышки ярости, переходившие в припадки бешенства, и тогда отец, страшась вполне обоснованно, хватал беснующегося ребенка поперек туловища и тащил во двор, где бесцеремонно окунал в поилку для скота. Проклиная себя за вынужденную жестокость, отец держал сына за горло под вязкой водой, и только перспектива неминуемой смерти приводила мальчика в себя.

Имам рекомендовал отдать ребенка в школу, чтобы научился читать вслух стихи Корана, ибо слово Аллаха облагораживает, но Селим, с поразительной легкостью заучивавший сладкозвучные, но непонятные арабские строчки, оставался неисправим.