В считанные дни волна беспокойства и возмущения накрыла тех, кто присоединился к походу из религиозного идеализма, желал поделиться с ближним той тихой радостью и покоем, что снизошли, когда они решили жить по-божески, помня, как сострадателен и милостив Господь. Люди такого сорта отыщутся по всему миру: они сентиментальны, услужливы, почти лишены амбициозного самолюбия и застенчивы, но впутываются в разнообразные мероприятия: от обучения крестьян грамоте и агрономии до покупки раз в неделю продуктов для немощных стариков. Они женятся, и потом их дети нередко становятся буддистами, квакерами или поклоняются Бехаулле, но родители этому не противятся, поскольку верят: путей много, но все ведут к одному Богу.
Поняв, что охранники совершенно глухи и враждебны к деликатным укорам либо отвечают грубостями, явными издевками и насмешками, эти кроткие люди все больше сожалели о своем участии в походе. Они направили депутацию к монсеньору Рехину Анкиляру и были потрясены, услышав из его уст абсолютно то же самое, что слышали от охранников, только монсеньор высказывался с обескураживающей прямотой. Отец Лоренцо – его тоже беспокоила ситуация – подслушал разговор охранников и понял, что же происходит на самом деле. Как-то вечером он и еще несколько священников и мирян почтительно приблизились к монсеньору; тот в задумчивости сидел на огромной черной лошади, напустив на себя вид вождя, кем он, в сущности, и станет.
Монсеньор, с недавних пор называвший себя «El Inocente» – в честь папы, который созвал первый альбигойский крестовый поход, – нетерпеливо выслушал жалобы на грабеж, воровство и ответил:
– Господа, мы заняты спасением душ, и только оно имеет значение, необходимо помнить об этом постоянно. Так было всегда – многие должны пострадать ради общего блага. Что за беда, если у хозяйчика забрали свинью, когда ею накормятся те, кто рвет жилы, дабы спасти тысячи душ от мук преисподней? Что с того, если женщина претерпела насилие? Во-первых, именно женщина в ответе за грехопадение человека, а во-вторых, бессмертные души сотен других женщин предстанут пред небесными вратами. Вы передаете мне измышления об убийствах, а сами явно забываете, что смерть – не трагедия. Можно убить всех до единого на земле, но никакого вреда не будет, ибо ничто не происходит без Божьей воли. Вам не удается, сеньоры, смотреть на вещи sub specie aeternitatis.
Отец Лоренцо собрался с духом и взглянул в горячечные глаза предводителя:
– Мы с братией вступили в это предприятие не для того, чтобы множить людские несчастья, но принести нашим соплеменникам знание о радости жизни во Христе и…
– Речь идет о вечном блаженстве, а не о маленьких радостях и горестях нашего временного пребывания здесь, отче, помните это. А сейчас, к сожалению, я должен заняться делами.
Монсеньор пришпорил лошадь и скрылся, предоставив растерянным ходокам огорченно разводить руками, качать головами и спрашивать друг друга:
– И что же теперь?
– Мы должны отправиться к кардиналу, – заявил Лоренцо. – Он бы положил всему этому конец, если б знал, что происходит.
– Говорят, он очень болен и чуть ли не с ума сошел, – сказал другой священник. – У меня знакомый служит во дворце.
– В таком случае, – ответил Лоренцо, – я пойду к монсеньору и скажу: моя совесть требует возвращения в столицу, дабы сообщить полиции обо всем, чему был свидетелем.
Этот был самый мужественный поступок отца Лоренцо. И последний. Монсеньор вовсе не желал, чтобы светские власти препятствовали его божественной миссии, и в праведном гневе послал своего телохранителя заставить беспокойного священника убраться с лица земли и объявиться вновь на двухметровой глубине. Этот смертный приговор стал первым из многих, вынесенных монсеньором; потом праведные казни устраивались чаще и легче. |