— Куда это мы приехали? — дрогнувшим голосом спросила Ирочка.

— Туда, Иришечка, где нет людей.

Валерий Дудченко остановил машину, обхватил Ирину руками и притянул к себе. Крепко сжал.

— Отпусти меня! Пусти! — пробовала кричать Ира Мамаева, но не тут-то было: Дудченко был много сильнее и старше, опытнее ее, знал кое-какие приемы — ведь все-таки он служил в милиции.

Ирочке Мамаевой, кстати, в тот февральский день еще не было восемнадцати лет. Она еще что-то кричала, но все было бесполезно — Дудченко содрал с нее одежду и завалил на заднее сиденье машины.

Занимался гнусным делом, не думая ни о чем — ни о приятеле своем, верном сменщике, с которым Ирочка дружила, ни о собственной беременной жене, которую надо было уже везти в роддом, ни о себе самом — он превратился в зверя, перед которым стояла одна только цель: овладеть Ирочкой Мамаевой.

Овладев, очнулся.

Ирочка лежала на заднем сиденье и плакала. Давясь рыданиями, подтащила к себе одежду, натянула на себя, когда же Дудченко дотронулся до нее, она, словно придя в себя, отшатнулась от милиционера. Ударилась головой о какую-то железку. Прокричала что-то злое, вывалилась из машины и, спотыкаясь, оскользаясь на мокрых комьях земли, побежала по полю в сторону домов. Дудченко испугался: эта девчонка может искалечить его жизнь, испортить милицейскую карьеру, которую он выстроил мысленно от рядового до полковника, выметнулся из «уазика» следом. На бегу подтянул сваливающиеся брюки.

— Стой, Ирка, стой.

Ирочка Мамаева, похоже, даже не услышала его.

— Стой! — вторично прокричал Дудченко. — Стой!

Он быстро догнал девчонку — все-таки и крупнее был, и сильнее, и спортивнее, прыгнул на нее, сбивая с ног. Навалился сверху, прохрипел сдавленно:

— Я же тебе сказал — стой!

— Пусти! — закричала Ира Мамаева.

Крик испугал и одновременно разозлил Дудченко, перед ним словно бы огонь вспыхнул, он вслепую пошарил рукой по земле, другой придавил горло извивающейся Ирине, нащупал кирпич и с силой ударил им девушку по голове.

Кирпич оказался прелым, непрокаленным, сырым — от удара превратился в груду крошек. Ира Мамаева закричала, захлебнулась криком, стихла на мгновенье. Дудченко слетел с нее, сквозь кровянистое марево, застилавшее ему глаза, он увидел другой кирпич — большую силикатную каменюгу, крепкую, как железо. Ирочка Мамаева также поднялась с земли, пошатнулась, выпрямилась, попробовала бежать, но снова повалилась на землю.

Дудченко, хрипя, подскочил к ней и что было силы ударил силикатной булыжиной по голове, после первого удара нанес второй — кирпич сорвался, хлестнул Ирочку по плечу, потом Дудченко нанес третий удар, затем четвертый, пятый. Он бил и бил ее, не переставая, бил по голове, по плечам, груди, рукам.

Вскоре, поняв, что Ирина мертва, Дудченко отшвырнул кирпич, выпрямился на дрожащих ногах, стал соображать, что делать дальше. Немного успокоившись и приведя себя в порядок, не глядя на убитую, сел в «уазик» и покатил в милицию, в родной отдел вневедомственной охраны. Во дворе сменил правое заднее колесо, поставил с совершенно новым, иного рисунка протектором понимал, что искать будут прежде всего по следу машины.

Увидев на заднем сиденье пятно крови, тщательно и спокойно замыл его холодной водой — от горячей кровь свертывается, проникает в ткань, и ничего с ней тогда не сделаешь, пятно будет вечным.

Во двор вышел начальник Валерия, старшина Новокрещенов, потянулся с хрустом:

— Чего так долго ездил обедать?

— Я же сообщил тебе по рации, что у меня лопнуло колесо. Менять пришлось. А потом чинить. Без запаски же ездить не будешь?

— Не будешь, — согласился Новокрещенов, обошел машину: он словно бы что-то чувствовал, многоопытный старшина.