Все было синим.

Ирония в том, что оттенок, символизирующий лучшие вещи в мире – небо, океан, цвет глаз Дилан, – также символизировал и худшее.

Любимый мною когда-то цвет… теперь вызывал у меня тошноту.

Еще более тошно было от того факта, что мы с моими братом и сестрой были внизу, разговаривали и вели себя так, будто все было хорошо… в то время как наш брат висел на веревке.

Совсем один в гардеробе. Не нужный никому, как уродливый рождественский свитер.

У меня внутри все свело, я засунул подушку в рот и закричал так громко, что у меня заложило уши.

Это все моя вина.

Я убил его.

Я любил его.

Я убил его из-за любви к ней.

Снова крик, на этот раз громче, но мои крики о помощи, так же, как и крики Лиама, были тихими, безмолвными. Жестокая правда последних сорока восьми часов проникла внутрь меня, как ядовитый токсин, заражая мою реальность.

Его больше нет, он никогда не вернется.

Он не дал мне шанса все исправить.

Он не дал мне шанса извиниться.

Он не дал мне шанса доказать, что я могу быть хорошим братом.

Он не дал мне шанса сказать ему, что я готов сделать для него все что угодно.

Даже отказаться от нее.

Сжав кулаки, я ударил себя по голове.

Я его старший брат, он должен был прийти ко мне. Я обязан был помочь ему найти другое решение проблемы, не такое. Но вместо этого причинил ему такую боль, которая оборвала его жизнь.

Я снова ударил себя кулаком по голове. Так сильно, что закружилась голова.

Если бы я не выгнал его из своей комнаты.

Если бы я зашел проведать его перед сном.

Если бы я не влюбился в девушку, которой он подарил свое сердце.

Если бы. Мне следовало. Я мог.

Так много отговорок.

Но ни одна из них, черт возьми, не вернет Лиама обратно. Ничто не вернет его обратно. Смерть – это постоянный шрам, с которым люди вынуждены жить.

А самоубийство – это бремя, которое ты будешь нести вечно.

Раздался звонок, и я стащил телефон с кровати.

Дилан.

Как всегда, звонит Дилан.

Я должен рассказать ей, что случилось… рассказать, что я сделал, но я не мог.

Лиам мертв, потому что я вел себя, как эгоист. Разговаривать с ней сейчас было бы равносильно плевку на могилу, в которой мы похороним его завтра.

Я скучаю по ней.

Металлический корпус впился в кончики моих пальцев, когда я сжал свой сотовый, борясь с желанием поговорить с ней.

Я не мог.

Может быть, когда все не будет так хреново и я смогу дышать, не ощущая эту всепоглощающую боль, режущую меня без ножа, мы снова сможем быть друзьями.

Я кинул телефон в стену и наблюдал, как по экрану пошли трещины.

Если бы я не поцеловал ее на танцах, Лиам был бы жив.

У меня волосы встали дыбом.

Если бы Лиам не увидел нас, у меня был бы шанс все ему объяснить. Ему не было бы так обидно, стыдно и больно.

Но этого не случилось… потому что кто-то лишил меня такой возможности. Затем он высыпал на рану пачку соли, смеялся и показывал на Лиама пальцем, пока тот плакал.

Они все смеялись над ним.

Адреналин зажег меня как спичку, и я поднялся.

Посмотрел на часы на тумбочке. Занятия в школе заканчивались через двадцать пять минут.

Я не мог вернуть Лиама. Не мог исправить того, что сам натворил.

Но кое-что я сделать мог.

Кое-что, что притупит мою боль… и преподаст кое-кому урок, который он никогда не забудет.

– Ты куда? – спросил Коул, когда я спускался по лестнице.

Я достал биту из шкафа в прихожей, ту самую, которой Лиам все громил вчера ночью.

– Я заставлю его заплатить за то, что он сделал.

С каждым шагом по направлению к школе жажда мести внутри меня вырастала в геометрической прогрессии.