Раз в месяц Эдмунд Росс, четвертый граф Гревилл, инспектировал свои владения, объезжая поля и проверяя работу арендаторов. В тот день было жарче обычного. Солнце, превратившееся в раскаленный добела шар, сжигало землю и высушивало ухабистые дороги, доводя их до твердости гранита. Обычно граф предпочитал объезжать свои владения на кровных жеребцах, но в столь необычную жару он предпочел легкий фаэтон, надеясь, что парусиновая крыша обеспечит ему хоть немного тени.

Он откинулся на кожаном стеганом сиденье, вдыхая легкую прохладу, принесенную бризом, дующим с севера. В свои сорок пять лет со смуглой оливковой кожей и чуть тронутыми серебром волнистыми черными волосами он был еще привлекательным мужчиной, пользовавшимся неизменным успехом у дам. В молодости, будучи богатым человеком, наследником графского титула, он мог позволить себе многое, он привередничал и проявлял разборчивость. Но по мере того как граф становился старше, вкусы его менялись. Теперь вместо искусных ласк опытных любовниц он предпочитал нежность и пылкость юности. Эдмунд думал о своей нынешней любовнице Дилайле Чик, молодой женщине, которую он поселил в Лондоне. Дилайлу, дочь актрисы, он однажды познал в библейском смысле слова. Он спал с Дилайлой уже больше года, и ее молодое нежное тело все еще возбуждало его. При одной мысли о ее маленьких крепких грудях и длинных медных волосах он испытывал прилив желания. Когда он впервые овладел ею – а ей в то время было шестнадцать, – она была девственницей. С тех пор он обучил ее искусству доставлять ему наслаждение.

Однако она становилась зрелой женщиной, ее тело теряло свою почти мальчишескую стройность, что так пленяло его прежде, и он сознавал, что скоро она надоест ему. Его влекли юность и прелесть невинности. Теперь его вкусы оставались неизменными, и это приносило ему некоторые затруднения и заботы.

Его мысли обратились к прошлому, к дням его юности, и с уст его сорвалось грязное слово. Он женился в девятнадцать лет. Это был брак по сговору, и этот союз оставил в нем только горькие воспоминания о робкой, забитой и бесчувственной жене, теперь уже давно почившей в Бозе, оставившей ему красивую, но совершенно никчемную дочь, а не сына-наследника, в котором он так нуждался. Конечно, у него был незаконнорожденный сын – бастард Джастин, это семя дьявола, которого он прижил от Изобел Бедфорд, дочери местного сквайра. Изобел была прекрасной и необузданной, такой же бесшабашной и склонной предаваться наслаждениям, как и он сам. Он мог бы и не поверить, что мальчишка – его сын, но физическое сходство и вражда, установившаяся между ними, стали неопровержимым доказательством его отцовства.

Фаэтон свернул на грязную проселочную дорогу, которая вела к коттеджу арендатора Уитби Саммерса, и Эдмунд снова стал думать о Дилайле и о том, какие еще наслаждения доставит ему ее молодое тело, когда он вернется в Лондон. Но при виде белокурой дочери Уита, которой только что исполнилось четырнадцать, его мысли приняли совсем иной оборот. Эриел была высокой для своего возраста, прямой и тонкой, как стебель тростника, но в ней уже можно было разглядеть признаки наступающего расцвета женственности. Пока это были только едва заметные признаки. С длинными льняными локонами, синими, как китайский фарфор, глазами, нежным ртом, изогнутым, как лук Купидона, и лицом в форме сердечка, девочка обещала стать настоящей красавицей. Каждый раз появляясь у них в коттедже, он был неизменно добр к ней. Пока она еще не созрела, чтобы стать его подругой, но Эдмунд всегда держал дверь открытой на случай, если вдруг повезет.

Эриел смотрела на блестящий черный фаэтон, подкативший к их дому. Она знала, что он приедет. Граф всегда являлся к ним в один и тот же день, раз в месяц.

Оглядев себя, она расправила простую синюю юбку и чистую белую блузку, выстиранные вчера ради такого случая. Бессознательно она потерла синяк на бедре, там, куда пришелся кулак отца.