— Они не осудят нас! — крикнула Джесси. — Каждое из обвинений в этом чудовищном списке касается событий, происшедших до того, как Кирни получил окончательный приказ из Вашингтона в мае…

Уильям Джонс, раскурив сигару, поднялся из-за стола и подошел к ней.

— Полегче. Мы можем вести дело, опираясь только на факты, а не на наши предположения относительно того, что за ними скрывается. Я верю в наше дело.

Джесси посмотрела на него со слезами благодарности.

— Разумеется, мы верим в наше дело, — повторил Том Бентон. — Но мы должны добиться того, чтобы и мир смотрел на дело нашими глазами. Пошли, нужно работать. Мы не сможем убедить других, убеждая лишь самих себя.

— Пожалуйста, не торопись, отец, — умоляла Элиза. — Не сразу после обеда. Пойдемте на час в гостиную, и я вам сыграю. Джесси, было бы хорошо, если бы ты спела несколько песен.

— Элиза права, — заявил ее муж, — мы все должны часок отдохнуть и поговорить на другие темы.

Джесси заметила, что Джон и ее отец недовольны таким хладнокровием, им хотелось подняться наверх и немедленно сесть за работу не потому, что не хватало времени и они не успели бы все сделать, а потому, что этого требовал их беспокойный характер — он требовал, чтобы обвинения были опровергнуты сразу же. Тем не менее Джесси понимала, что сестра права, и она направилась по коридору в гостиную, крепко взяв мужа под руку.

В восемь часов они поднялись в библиотеку и приступили к работе. Деревянный стол для географических карт, всегда стоявший около книжных шкафов, был передвинут в центр, и на обоих концах его поставлены лампы. Они разложили на столе заметки прошедшего заседания, документы, которыми располагал Джон, и копии официальных бумаг, собранные в течение дня. Джесси и Джон сидели по одну сторону, Том Бентон и Уильям Джонс — напротив них. В полночь они завершили составление документа, доказывающего несостоятельность каждого из пунктов обвинения, предъявленного Джону прокурором.

Теперь вдруг они почувствовали голод.

— Мы даже не поужинали! — воскликнула Джесси. — Во всяком случае ничего не перекусили! Я помню лишь тот чудесный шоколадный кекс. Пойдемте пошарим на кухне, там оставался бекон, а я сварю свежий кофе.

— Я чувствую себя намного лучше, — объявил отец. — Ощущаю себя карающим ангелом, разрушающим силы зла.

Джесси жадно посмотрела на мужа, ожидая, что у него, как и у всех, поднялось настроение.

— Мы изложили наше дело, — удовлетворенно сказал он, — и изложили здорово.

— Потише, — предостерег Уильям Джонс, закуривая вторую сигару за вечер, когда наступил момент передышки. — Мы должны остерегаться как чрезмерного оптимизма, так и чрезмерного пессимизма.

— Ой, хватит, Уильям! — выкрикнула Джесси, озадаченная тем, что впервые назвала зятя по имени. — Уже полночь, мы устали, проголодались и счастливы. Перестанем осторожничать хоть несколько минут, будем уверенными. Поговорим о шеренге в обшитых золотом мундирах, что восседает на той скамье. Видел ли ты когда-либо так много ослепительных персонажей? Они выглядят так, словно решают вопросы стратегии Ландис Лейн или Ватерлоо.

— Нет, — добродушно запротестовал отец, — не будем предвзятыми к суду. Думаю, что мы добьемся справедливости.

— Я уверена в этом! — крикнула Джесси, чувствуя себя беззаботной впервые за много дней. — Мы можем также взять добрый ломоть ветчины. Гляньте, Мейли запасла изрядно. Джон, займись кофе. Уильям, вот ломтик французского хлеба. Отец, а как насчет глотка бренди, чтобы отметить успешный конец первого дня работы?

Том Бентон пришел с бутылкой бренди.