Таким образом, Том Бентон оказался перед болезненной дилеммой: тридцать лет он готовил почву, чтобы включить Тихоокеанское побережье в Соединенные Штаты. Он неизменно возражал против расширения рабства за пределы южных штатов, но, если теперь он поведет борьбу за прием Калифорнии как свободного штата, его противники используют это в качестве предлога, чтобы выставить его из сената Соединенных Штатов.

Джон был избран сенатором от Калифорнии, но Калифорния еще не была штатом, и поэтому он не мог выполнять свои обязанности. Официально он мало что мог сделать, чтобы ускорить прием Калифорнии в Союз, но неофициально чета Фремонт выступала послом доброй воли и носителем информации о топографии, климате, общей характеристике территории. Дом Бентонов на Си-стрит посетили многие представители официального Вашингтона. Те из них, кто был скептически настроен по поводу освоения отдаленной земли, уходили к концу вечера, заразившись так или иначе энтузиазмом Фремонтов. Ни Джесси, ни Джон не ожидали серьезной борьбы вокруг приема Калифорнии: какой смысл вести войну на территории, направить туда тысячи поселенцев, а затем отказаться включить ее в государство? Тем не менее проходили недели и месяцы, приятная весна сменилась знойным летом, жгучее лето — ранней осенью, а фракция сторонников рабства продолжала маневры с целью добиться все больших уступок в свою пользу в обмен на принятие Калифорнии.

В свободное время Джон занялся закупкой горного оборудования, которое отправил в Сан-Франциско. После третьей закупки, за которую он выложил значительную сумму наличными, он сообщил Джесси, что намерен капитализировать Марипозу, объявить о сдаче внаем некоторых шахт и продаже акций. Это обеспечит капитал для постройки плотин, дорог и приобретения иного дорогостоящего оборудования, столь необходимого для крупных горных работ. Эта идея расстроила Джесси, поскольку она означала вхождение в бизнес — появятся держатели акций, управляющие и правление, к которому постепенно перейдет контроль. Джон станет ответственным за слишком большое число людей. Она спросила мужа, не лучше ли вести работы в малом масштабе и оставаться хозяевами шахт. Он ответил смеясь:

— Джесси, похоже, что ты не хочешь, чтобы мы извлекли как можно больше золота из Марипозы. Ты не любишь деньги?

— Да. Я люблю деньги, — воскликнула она, — но, подобно всякому другому пороку, не надо слишком увлекаться! Кроме того, я думаю, у тебя более важное предназначение, чем копить деньги. Рассказывала ли я тебе, что говорил Николлет о деньгах? Жадность к деньгам, сказал он, — это бедственный период, как отрочество, которое мы должны пройти до достижения зрелости. Я хотела бы получить от Марипозы скромное количество золота, Джон, достаточное, чтобы купить тебе свободу и иметь возможность финансировать работу по твоему вкусу: новые экспедиции, прокладку железной дороги в Калифорнию, строительство сухопутной дороги на Запад. Я не думаю, что золото Марипозы должно стать самоцелью, оно должно быть средством, помогающим добиться успехов в жизни и работе. Неужели я говорю как школьный учитель, читающий мораль?

— Ты говоришь как школьный учитель… и говоришь разумно. Однако нельзя противоречить судьбе. Боги вложили в мои руки золотоносную жилу, не разработать ее до конца, отказаться извлечь золота на миллионы долларов из кварцевых жил — это равноценно отказу от дара богов.

— Да, — задумчиво согласилась она, — я понимаю твою точку зрения. Но не приходило ли тебе в голову, что боги могут оценить и сдержанность? Может быть, лучшая часть добродетели в том, чтобы не набрасываться с жадностью на их дары? Когда сторонники рабства в Монтерее убеждали тебя, что ты можешь стать самым богатым в мире, если используешь рабский труд на шахтах, ты сказал, что это была бы слишком высокая цена за богатство. Если так, то разве не слишком дорого посвятить свою собственную жизнь одной лишь добыче золота? Я предпочла бы видеть тебя свободным рабочим, чем закованным в цепи владельцем шахты.