Истекали два месяца. Джесси была в растерянности. Только однажды в прошлом ей приходилось думать о деньгах — после военно-полевого суда, когда они заняли у Тома Бентона, чтобы начать строительство дома в Калифорнии. Джесси знала, что, если обратиться к своим сестрам и ко многим друзьям, ей дадут деньги. Но сможет ли она вернуть их? Она была способна дарить, но не обладала талантом просить дар в ответ. Она предпочла бы умереть в своем жалком, тесном домике на Восьмой-стрит, умереть тихо и почетно, чем идти и протягивать руку за милостыней.

Вскоре после ланча Лили стала исчезать и возвращаться в пять часов с грязными руками. Джесси поинтересовалась, не работает ли она где-нибудь, и удовлетворилась отрицательным ответом Лили. Через пару недель, когда Лили принесла в дом старую пишущую машинку, за которой просиживала несколько часов каждое утро, Джесси поняла, что ее дочь посещает школу секретарей. Она гордилась, как Лили деловым образом готовила себя к любым случайностям судьбы.

К концу второго месяца она поняла, что им предстоит покинуть даже это запущенное убежище. Куда податься? Что сказать о положении Джону? Каким образом скрыть от мира тот факт, что генерал Джон Ч. Фремонт погряз в нужде? В Монтерее она отчаивалась, что их разделяет накопление золота; теперь их разделяло отсутствие золота.

Как всегда, она нашла путь. Ханна Кирстен приглашала посетить ее дом в штате Нью-Йорк. Джона давно приглашал один из офицеров Западного командования приехать на Стетен-Айленд и поговорить о старых армейских делах. Лили всегда готова принять ее тетушка Сюзи в Бостоне.

Когда они сидели за скромной трапезой в темной столовой, Джесси набралась смелости и сказала:

— Джон, почему бы нам не принять эти приглашения? Ханна останавливалась у нас много раз и хочет, чтобы я посетила ее. Ты помнишь, сколько раз полковник Уодсворт просил тебя навестить его? Я думаю, что тебе было бы неплохо побыть среди старых армейских друзей. Разве тебе не доставило бы это удовольствия?

Джон отодвинул тарелку и взял ее за руку.

— Не думай, что я не знаю, как ты стараешься, дорогая Джесси, или как ты разрываешься на части. Я мало говорил… а что я мог сказать? Я привел вас в такое бедственное состояние, я один… и я не вижу путей выхода… возможной помощи…

Она быстро встала, подошла к нему и поцеловала его веки.

— Послушай, дорогой! — воскликнула она. — Это всего на несколько недель, потом мы снова будем вместе. Придет назначение. Хорошие времена вернутся, ты увидишь. Разве они не возвращались? Подумай, как часто мы опускались на дно и вновь поднимались. Мы так много получили от мира, Джон, так много счастья и успехов. Конечно, они закалили нас для трудных времен!

Он сидел, обхватив руками свою склоненную голову, потеряв дар речи.

На следующее утро в самые ранние часы они спустились по трем некрашеным ступеням своего дома, у каждого в руках был чемоданчик. Внизу они молча посмотрели друг на друга. Джесси казалось, что ничто пережитое ею раньше, даже смерть младшего Бентона, не было столь мучительным, как этот момент расставания. Сейчас ее муж нуждался в ней больше, чем когда-либо, однако из всех миллионов долларов, извлеченных ими из Марипозы, она не могла наскрести сумму, чтобы остаться рядом с мужем, когда он подавлен, болен и выглядит стариком, страдая так, как может страдать отчаянно гордый человек. Они были в разлуке в двадцатую годовщину их свадьбы потому, что Джон стоял во главе армии, преследовавшей генерала Прайса, а она работала в штаб-квартире в Сент-Луисе. Через несколько дней они могли бы отпраздновать тридцать вторую годовщину, но они вновь будут врозь.

— Мой дорогой, — нежно прошептала она, — я как раз вспоминаю, что мы сказали друг другу в ту ночь в палатке около Спрингфилда.