В городе кипела ночная жизнь, там и тут сверкали неоновые вывески, повсюду бродили толпы народа. Римен старался лишний раз не показываться на проспектах, предпочитая полутемные переулки, и один раз чуть было не пострадал, когда полуосвещенную дорогу перегородили темные личности с ясно читающимся в глазах намерением отобрать машину, чтобы самим на ней покататься. Он знал кое‑какие приемы рукопашного боя, но у Кащея не было времени и охоты выслушивать тупые желания каждого ночного идиота. Пришлось выпустить за стол переговоров тактичного и культурного Трезора. Личности подробно, не упуская ни малейшей детали, расписали судьбу водителя, пассажира и собаки при их следующей встрече, крепко держась за плафоны высоченных фонарных столбов, но на предложение Кащея спуститься и проделать вышерасписанное прямо здесь и сейчас, не откладывая на далекое «потом», ответили категорическим отказом.

Проехав с добрых полчаса, машина остановилась у двухэтажного с высоким забором особняка директора тюрьмы.

– Здесь? – спросил Кащей, разглядывая темные зашторенные окна далекого особняка. Приличный заборчик, трех метров в высоту, из узорчатого чугуна, отгораживающий внутренний двор, наводил на мысли о том, что директору тюрьмы самому пора перекочевать в освобожденную от Кащея камеру. Но придется встать в очередь, потому что первым претендентом на заселение был охранник.

– Здесь!

– Не врешь?!

– Чтоб мне всю жизнь твою собаку во сне видеть!!!

Как только он с Трезором выбрался из машины, охранник вежливо сделал ручкой и торопливо укатил в предписанные дальние края. Кащей усмехнулся, толкнул ворота, сломав замок и открыв вход – сработала сигнализация, и, пока подошел к дому, наблюдал, как одна за другой зажигались лампы в окнах второго этажа, затем первого, постепенно доходя и до входа, после чего оттуда выстрелили из дробовика, и нервный полусонный голос через образовавшиеся дырочки громко и отчетливо поинтересовался, кому там снаружи надоело радоваться жизни.

– Узнаю родственную душу! – Кашей размахнулся, и треснувшая пополам дверь раскрылась посередине.

Одна половинка, висевшая на петлях, так и осталась в вертикальном положении, вторая упала к ногам прицеливающегося директора. Увидев, кто заглянул в гости, он побелел не хуже укатившего к звездам охранника и вторично нажал на курок. Кашей предусмотрительно ушел в сторону, и дробь основательно продырявила симпатичный почтовый ящик. Сидевший за спиной Кащея Трезор недовольно прорычал. Кащей сунул голову в проем и крикнул:

– Патроны кончились!

Директор сдаваться за здорово живешь не планировал. Испугавшись за свою жизнь (а кто бы не испугался, увидев на пороге такое маленькое, зеленоглазое, но далеко не такси), он схватил дробовик на манер дубинки и занес его над головой собаки. В следующую секунду собака очутилась за его спиной, а приклад в пух и прах разбился о бетонные ступеньки.

– Здорово у тебя получается! – прокомментировал сие действие Кащей, возвышаясь над упавшим на четвереньки директором. – Я чего зашел‑то. Вы были столь любезны, что взяли на хранение кое‑какие предметы моего гардероба. А поскольку мне пора в путь‑дорогу, то я бы попросил снова мне их выдать… Короче, где мои вещи?

Директор выпрямился и с сожалением выпустил из рук поломанный дробовик.

– Через три минуты здесь будет полно агентов! – сказал он. – Твоя песенка спета!

– Я не сочинял никаких песенок. – Кащей вытащил из‑за спины электродубинку. – Это тебе!

– Ой! – примирительно сказал директор, опасливо косясь на электрические искорки, перебегающие по дубинке, и поднимая обе руки в древнейшем, как мир, жесте. – Есть встречное предложение: мы все вместе возвращаемся в вашу уютную камеру и дружно надеваем на вас позабытые там металлические украшения.