Похоже, что его даже ничем не удивишь. Он обладал неистощимым запасом терпимости, что было вполне естественно, если учесть все то, что ему довелось пережить в этой жизни. Осуждать людей было не в его правилах, он принимал их как есть, со всеми пороками и недостатками. Идеала для него давно уже не существовало — Рид потерял в него веру.
— У тебя есть какая-нибудь работа? — совершенно серьезно спросил он.
По лицу Камми пробежала тень улыбки — в отличие от нее Рид мыслит практическими категориями.
— Ты спрашиваешь, как я собираюсь жить после развода? У меня есть небольшое наследство, а еще я получаю пятьдесят процентов прибыли от одного антикварного магазинчика. Конечно, эти средства не позволяют мне роскошествовать, но сводить концы с концами можно. К тому же я знаю французский и занималась разработкой целого ряда проектов СПОФЛ — это Совет по популяризации французского языка в Луизиане. Между прочим, завтра я должна уехать на конференцию СПОФЛ в Новый Орлеан. Вполне возможно, что, если мне потребуется, я смогу получить через эту организацию место преподавателя французского языка. А если уж станет совсем туго с деньгами, можно будет сдавать комнаты «Вечнозеленого» постояльцам.
Рид изумился:
— Что-то я не могу представить тебя, встречающей туристов и вскакивающей с постели в шесть утра, чтобы приготовить к завтраку кофе с рогаликами.
— Я справлюсь. Я не из тех беспомощных наседок, которые не знают, как оплатить счета или приобрести страховой полис. Ну а мне к этому не привыкать — это всегда лежало на мне.
— Само совершенство, как я и говорил. Значит, единственное, что тебе требуется в данный момент, чтобы обеспечить себе безбедное светлое будущее, это мужчина в твоей пустой постели.
Рид произнес это ровным монотонным голосом, в котором не было и намека на то, что он хотел развеселить ее, но Камми, к своему удивлению, вдруг почувствовала, как в ней поднимается волна бурного ликования. Ее лицо сразу как-то потеплело, хотя осталось таким же серьезным.
— Да, — согласилась она.
Рид пристально смотрел на нее несколько секунд, потом отвернулся, облокотился о каминную доску и сжал пальцы в кулак. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание, будто собирался нырять, потом с шумом выдохнул воздух.
— Если, я повторяю, — ЕСЛИ я вдруг соглашусь на твое предложение, то перед тобой будет поставлено несколько условий. Как, по-твоему, ты сможешь неукоснительно их соблюдать?
Смысл его слов не сразу дошел до Камми. Склонив голову набок, она с любопытством спросила:
— Какие же это условия?
— Они совсем простые, но очень важные. Ты не должна подходить ко мне со спины, не должна слишком быстро двигаться поблизости от меня, если я на тебя не смотрю. И ради всего святого, не приближайся ко мне в темноте без предупреждения. Если ты забудешь хотя бы одно из этих правил, мы оба можем горько пожалеть об этом. Но тогда уже будет поздно.
Камми слышала отголоски отчаяния и опустошения, звучавшие в его словах, и ей хотелось плакать. Трагедия этого человека заключалась в том, что больше всего на свете он боялся общения с людьми — боялся не за себя, а за других, и поэтому с безжалостной решимостью рвал отношения с ними. Камми почувствовала, как в ней нарастает непреодолимое желание как-то помочь ему.
— Как же так, — тихо проговорила она, — ведь ты собираешься жить среди людей, а может быть, даже работать на фабрике. Как ты представляешь себе все это, если до такой степени не доверяешь себе?
— Не знаю. Надеюсь, что сумею как-нибудь приспособиться. Буду сидеть спиной к стене.
— Послушай, а когда ты набросился на меня в лесу, мне ведь совсем не было больно. Почему же сейчас ты делаешь из этого такую проблему?
Его челюсти сжались с такой силой, что на щеках рельефно выступили напряженные мышцы. |