«Разумеется, будет очень неприятно и в какой-то степени стыдно, если семейная традиция вот так резко оборвется», — подумал Рид. И сделать это собирались его собственные руки. Его отец и дед, а до них старый Джастин Сейерз гордились своим детищем, гордились тем, что внесли определенный вклад в развитие промышленности Юга, и тем, что благодаря их усилиям люди в Гринли стали жить лучше. А вот он, Рид, хотел по-своему распорядиться своей судьбой. Перспектива посвятить всю жизнь коричневой бумаге отнюдь не прельщала его.

До строительства бумажной фабрики окрестности Гринли, как почти и вся Северная Луизиана, были сельскохозяйственным районом. Земля в этих местах в основном принадлежала фермерам, а такие крупные поместья, как «Вечнозеленый», были наперечет. Жизнь на фермах отличалась незатейливостью и в хорошие годы — когда вовремя шли дожди, а болезни и злая мошкара обходили эти края стороной — не казалась такой уж трудной; однако когда наступало лихолетье, свести концы с концами было нелегко.

По лесам свободно бродили лоси и кабаны, люди занимались разведением молочных коров и птицы, выращивали фрукты и овощи, сами мололи муку, варили сладкую патоку, чесали хлопок и шерсть, пряли, ткали, из собственных тканей шили себе одежду. Товарной культурой являлся хлопок, в обмен на который местные жители получали порох, кожаную обувь, ружья, ножи, лекарства и кое-какую галантерею для воскресного выхода «в свет».

Редкие фермеры имели рабов. Да и те, у кого они были, не могли себе позволить держать более одной пары рук для работы в поле и еще одной пары рук — женских — чтобы помогать хозяйке дома в ее бесконечных хлопотах: стирке, готовке, уборке, шитье, консервировании продуктов. И за детьми, которые появлялись в семье не реже одного раза в два года с точностью часового механизма, нужен был глаз да глаз.

Война между штатами мало чем изменила устоявшийся уклад жизни. Единственным последствием стал хлынувший поток иммигрантов из неплодородных районов Англии и Ирландии, Шотландии и Уэльса, надеявшихся найти в «земле обетованной» обещанный им рай. Эти люди, наравне с бывшими рабами, бились из последних сил, обрабатывая землю, упрямую и неподатливую, начинать на которой всегда было нелегко, и с каждым годом все глубже увязали в экономической и духовной депрессии, выхода из которой не было видно.

С появлением бумажной фабрики многое изменилось. Фермеры бросили свои земли ради стабильной зарплаты, на которую можно было позволить себе покупать готовую одежду, автомобили, стиральные машины, рождественские игрушки. Люди стали переселяться в город, чтобы быть ближе к работе. Лес снова предъявил права на бывшие фермерские угодья, и очень скоро возделывавшиеся прежде участки так основательно заросли деревьями и кустарником, что даже старожилы с трудом узнавали их.

Земля, которую нужно было холить и лелеять, чтобы получить хоть какой-то урожай хлопка, с готовностью отдалась лесу. Активный рост деревьев, продолжавшийся здесь девять месяцев в году, привел к тому, что за невероятно короткий срок эти места превратились в один из самых богатых лесных районов страны. А за последние двадцать лет лес стал основным природным богатством Луизианы, поэтому не было ничего удивительного в том, что шведы захотели обосноваться именно в этих местах.

За спиной Рида распахнулась дверь, и в кабинет вошел Гордон Хаттон — здоровенный парень с тяжелой челюстью, толстыми щеками, двойным подбородком и редкими грязно-русыми волосами, откинутыми назад с узкого лба. Создавалось впечатление, что этот человек с торжественным выражением лица в костюме-тройке и с портфелем в руке родился в зале заседания совета директоров.

Рид обернулся, и Хаттон шагнул ему навстречу, протягивая руку. Игривым, слегка заискивающим тоном он сообщил:

— Моя секретарша сказала мне, что сегодня утром ты появился на фабрике.