|
Как у меня, подумал Ян. Он отвернулся от окна… А пёс как будто продолжал смотреть на него хищным взглядом охотника. Чувствуя, как на затылке встают дыбом волосы, Ян откинулся к спинке сиденья, чтобы не видеть страшного оскала сеттера, но это не помогло — Яна опять накрыло волной паники. Он рванулся с места, побежал по вагонам вперёд, к головному вагону поезда. Заныли виски, на глаза опустилась розовая пелена. Вывернуться, отклониться, спрятаться от прикосновения холодного собачьего взгляда — ни о чём в своей жизни Ян ещё не мечтал так сильно! Он спрыгнул через ступеньку на ночной перрон, по подземному переходу выскочил в город, дёрнулся налево и направо, а потом увидел освещённый салон двухэтажного «Мерседеса», медленно отъезжающего от «причалов» автовокзала. Ян замахал руками и бросился автобусу наперерез. В голове бултыхался расплавленный свинец. Седой усатый водитель неслышно пошевелил губами, но затормозил и дверь всё-таки открыл. — Ти що робишь, скаженна дытына! — в сердцах крикнул он. А потом добавил уже спокойно и по-немецки: — Если билета нет, оплата только наличными. Ян вцепился в поручень, шагнул на подножку автобуса и неожиданно для себя попросил по-русски: — Дяденька, увезите меня отсюда, а? Двадцатью минутами позже на площадь перед вокзалом выехал белый фургон. Надпись «Аллес Гут!» красовалась над его лобовым стеклом. — Приехали, — сказал Петер, глуша мотор и дёргая ручной тормоз. — И что тут? — спросил Энвер. — Поезд, — сказал Петер уверенно. — Ждём поезда. — Так где ждём-то? Сидим? Выходим? — Нормально, — кивнул Петер. — Поезд будет. — Ну-ка, посмотри-ка на меня! Петер невозмутимо повернул голову к пассажиру. Энвер без размаха залепил ему пощёчину. Не рассчитал немного, не сделал поправку на Быка, и затылок Петера едва не свернул подголовник. — Эй, ты что? — Петер встряхнул головой, перед глазами разбегались круги. — Мы зачем сюда приехали, Гончий? — Поезд, — уже не так безапелляционно повторил Петер. — Поезд встречаем. — А кто в поезде? — Энвер разговаривал с ним как с ребёнком, это начинало раздражать. — Ну как кто?! — воскликнул Петер и замолк. Энвер хлопнул его по нагрудному карману, двумя пальцами выудил оттуда пакетик с визитной карточной Яна Вана. — На-ка, Гончий, понюхай. Петер ошалело посмотрел на спутника. Приоткрыл пакет, поднёс к носу. Зажмурился. Дёрнул во тьме за светящуюся нить, подтянул другой её конец к себе. Автохимия, какой-то нерезкий, достаточно приятный запах. «Wunderbaum». Запах никотина откуда-то со стороны, может быть, от собеседника. А вот и сам мальчишка. От него кисло и резко шибает потом, но глубже, от шеи и груди, тянется остаточный эфемерный запах женских духов, неуловимый и чувственный. Так ты неплохо провёл вечер, Ван! Тут же — тонкая нотка крови: кажется, он обкусал губу — или та просто треснула на холоде. Но поверх всего — запах болезненного страха, сильнее с каждой секундой, ни с чем не перепутаешь. — Он в автобусе, — сказал Петер, поворачивая ключ зажигания. — И он меня чует. Ночной разговор с водителем помогал гасить тревогу. Автобус шёл аж из Мюнхена, и старый шофёр с удовольствием рассказал, как там обустроились украинцы, и сколько открыли всяких предприятий, и что одного запорожца даже в ландтаг продвинули. Хороша ли жизнь? А что ж плохого-то? Львов с Харьковом, правда, и в Мюнхене не особо дружат, западенцы всё больше сами по себе, хата с краю… Раза три на Яна накатывало чувство, что кто-то смотрит ему в затылок, но быстро проходило. Он тоже рассказывал как смог про Франкфурт, про Ойгеновых и Вальдемаровых друзей, про ганноверскую Грету и дюссельдорфскую Наташу. |
