|
«Ну куда, ну с чем я к ним обращусь!» Яну стало совсем стыдно. По сравнению с осевшими в Германии Вахиными он был вольным ветром, человеком мира, и проблемы у него были такие же — нереальные. Свои проблемы решай сам. — И как сейчас? — осторожно спросил он. — На пособии! — хитро улыбнулся дядя Миша. — Формально — безработные мы. — Но? — догадался Ян. — Но механики шестого разряда на дороге не валяются, племяш! Дядя выудил из холодильника ещё по банке, отставил пустую тарелку в мойку, похлопал себя по гулкому животу. — Здесь же народ вокруг почти весь наш, беженцы да переселенцы. Двое братьев из Одессы ввязались в бизнес: почту развозить. Это в Союзе письмо за копейки отправить можно было, а в Европе всё совсем по-другому! Скорость, конечно, уникальная, по почтальонам часы сверять можно. Так кроме государственной ещё и частных компаний полно, курьерских. Одесситы купили один фургон, ещё несколько в лизинг взяли. Да и подрядились от борта самолёта доставлять почту по всему Райнланду. Конкурентов полно, конечно — и во Франкфурте, и в Люксембурге, но наши экономят как могут, цены пониже держат, вот и растут понемногу. А как договорились ещё и с другими такими же перевозчиками, маленькими да удаленькими, так вообще дело пошло. Каждый день уходит машина на север, к казахам, «Рапид» называются. На юг — к «Аллес Гуту», эти — румыны, что ли. Большие курьерские службы только зубами щёлкают, а сделать ничего не могут. Такие вот у нас дела! Дядя Миша воодушевился, сразу было видно, что ему приятно рассказывать об успехах бойких одесситов. — Так, а вы там кем у них? — Я-то? У меня, племяш, двенадцать машин под присмотром и трое хлопцев под началом. Работать надо на упреждение, каждая поломка в пути — это задержка в доставке почты, допустить никак нельзя! — Сотрудники — тоже безработные? — А как же! Такие же наши ребята: Гиви, Азамат да Петруха. Отличные хлопцы, особенно когда глаз с них не спускаешь. А с немцем бы я как управлялся? Его ж ни матюгнуть, ни похвалить! Как обед или конец дня — всё, цигель-цигель, кончай работу. Да у нас в окрестностях немцам вообще тяжеловато приходится. Без языка никто не принимает, а они русский учить что-то не особо рвутся. Наши командиры решили, правда, одного взять на пробу, в контору — на отчётность, немцы ж — народ дотошный. Не знаю уж, как справится, бедолага! Ну как, ещё по пивку — или чаю сразу? Ян спохватился — привёз ведь гостинцы, а так быстро за стол усадили, что забыл достать. Сходил в коридор, вернулся с коробкой конфет для тёти Клавы и — куда без неё? — литровой бутылью. Дядя Миша порывался сразу усугубить, но совместными усилиями жены и племянника драгоценный сосуд был убран в шкаф «к ближайшему празднику». Потом пили чай, ели домашнее варенье, вспоминали родню, и всё было легко и естественно, как будто не виделись они от силы месяц, а не целых семь лет. Blut ist dicker als Wasser. Ян весь вечер нет-нет, да и вспоминал Гроссфатера. Вот он, тот самый Глюкман, отсутствующий персонаж: его давно уже не стало на сцене, а по нам по-прежнему видно, что он всё-таки где-то есть. Неярко освещённый вагон электрички, еле ползущей в сторону Майнца, казалось, был специально предназначен для одиноких людей. Те немногие, кто припозднился до полуночи с работы, из гостей или неведомо откуда, сидели порознь, каждый у своего окна, не обращая друг на друга внимания. Дождь не переставал, и свет уличных фонарей рассыпался по стеклу бисером. У Яна в кармане ожил телефон. Немецкий номер был известен очень немногим. — Здравствуй, Ян! Размеренная речь, суховатый голос, красивый тембр: низкий, чуть надтреснутый — сразу представляешь себе образованного и решительного человека, обладающего властью, расслабленно откинувшегося в кресле и ведущего светскую беседу. |
