|
— Стоит пропустить один приём, — не унимался дотошный доктор, — и увидишь, как сначала поменяют цвет твои глаза. Не пройдёт и дня, как ты начнёшь гореть изнутри. И это будет не изжога, не кислотность какая-нибудь — всё нутро затлеет, уже не погасишь! Никакой врач, никакие уколы не помогут. Раскалишься изнутри как сковородка, кровь свернётся, и что не выдержит раньше — сердце или мозг? Лучше не проверять, Петер. Лучше не проверять. Возвращайся целым и невредимым! Мы в тебя верим, ты же лучший, ты настоящий Гончий! Удачи тебе. Доктор потрепал Петера по плечу и отошёл в сторону. — Ну, — Джак нетерпеливо навалился на стол. — Попробуй её! Пластмассовый кругляш лежал перед Гончим. Фишка из французского казино, выкупленная за десятерную цену. Петер осторожно взял её кончиками пальцев. Его снова забила дрожь. Он закрыл глаза, прижал локти к бокам, согнулся, будто группируясь перед прыжком. — Тебе нехорошо, Гончий? — откуда-то издалека участливо спросил добрый доктор Руай. — Тихо, Медждим, не мешай! — Джак даже пригнулся к столу, пытаясь заглянуть Петеру в лицо. — Ну? Ты видишь его? Чуешь его, Гончий? В тёмном пространстве за закрытыми веками Петера фишка расцвела радужной хризантемой. Тысячи лепестков-нитей потянулись из неё во все стороны, колыхаясь, закручиваясь, сплетаясь между собой. Петер наугад ухватил один изгибающийся лучик, впустил в себя — и тут же почувствовал прохладный аромат свежеубранного гостиничного номера. Лёгкую душистую свежесть недавно постеленного белья, успокаивающий запах выделанной телячьей кожи, влажный сквозняк из приоткрытого окна. Тонкий и хищный парфюм, исходящий от спящего женского тела. Петер замотал головой. Где-то рядом должен быть тот, кто держал эту фишку в руках. Тот, кто подарил её Гертруде. Или это Гертруда — средь белого дня беспечно задремала в «Хилтоне», загостившись у очередного дружка? Знание вплывало в голову само собой, стоило лишь чуть сильнее потянуть за радужную светящуюся нить. Нет, конечно же, нет! Запах Гертруды Петер запомнил и без помощи Пса. Там, в номере-люкс полупустого эдинбургского «Хилтона», спала совсем не она. И рядом не ощущалось присутствия никого, кто мог бы оказаться Везунчиком, владельцем таинственного талисмана. Петер отпустил нить и снова сосредоточился на переливающейся светом хризантеме. Он перебирал лепесток за лепестком, ускользая по сияющим тропинкам в другие города и незнакомые страны, где ехали в машинах и шли пешком, сидели за столиками ресторанов и стояли в душных очередях, говорили по телефону и молчали в одиночестве, жили своей жизнью десятки, сотни, а может быть тысячи человек, мужчин и женщин, пожилых и юных, здоровых и больных… — Что-то не так, Гончий? — как сквозь вату, еле слышно, бессмысленно. Петер с трудом открыл глаза, щурясь на свет. Лицо Джака на фоне окна — чёрная тень. Прозрачный блекло-голубой глаз Медждима Руая совсем рядом — обеспокоенный и пристальный взгляд. Пиратская повязка на втором глазу — так неподходяще для доброго доктора. — Будет сложно, — сказал Петер. — Эта фишка меняла хозяина не один год. И похоже, я чую каждого, кто хоть раз подержал её в руках. Не могу угадать, за кем идти. Если перебирать по одному, то и жизни не хватит. Джак негромко выругался. Заветная фигурка, уже почти найденная, вдруг выскользнула из рук. С минуту все трое молчали, переваривая новость. Самым сообразительным оказался доктор Руай. — Француз, — сказал он. — По крайней мере, ты знаешь его имя и место, где он точно был не так давно. Найди француза и расспроси о Везунчике. Так всё и вышло. Париж, «Мирадо», надменный распорядитель. Звонок от Джака парижским друзьям — и вот уже распорядитель стелется перед золотозубым гостем как перед каким-нибудь виконтом. |
