— Рама, — сказал он, — ты со мной. Иштар Владимировна хочет тебя видеть.

Я почувствовал на себе несколько завистливых и полных ненависти взглядов. Впрочем, за последнее время я к ним уже привык.

— Навести порядок, — велел Энлиль Маратович. — Через час все должно быть как обычно. Мардук, договорись с халдеями, чтоб этих артистов искали где-нибудь в другом месте… Пусть где-нибудь в Турции утонут.

Он развел руки в стороны, словно пробуя, не жмет ли пиджак — и кургузо повалился в пропасть. Я досчитал до пяти, побежал к обрыву и бросился следом.

Падение в Хартланд — одна из тех вещей, к которым не может до конца привыкнуть ни один вампир. Первые несколько секунд вниз летит человеческое тело — и нужно, чтобы в душе возник и разросся всепоглощающий страх, который и делает трансформацию возможной. Сначала для этого опыта нужен специальный препарат из красной жидкости Великой Мыши. Потом мы учимся обходиться без него. Чем опытнее вампир, тем меньше он боится — и, чисто теоретически, может случиться, что из-за недостатка страха он так и не сможет обернуться летучей мышью и разобьется о дно. Но чем реальнее делается такая возможность, тем больший страх она вызывает, поэтому, так или иначе, в Древнее Тело переходим мы все. Просто кто-то чуть раньше, кто-то позже.

По ощущению это похоже на то, что пальцам наконец удается зацепиться за воздух, сквозь который они летят. Это значит, что руки уже превратились в перепончатые крылья — и падение в черную дыру сменяется круговым парением в пропасти.

Я уже упоминал о вопросах, которые вызывает у трезвого человеческого рассудка (а им обладает любой нормальный вампир) эта процедура. Что такое эта трансформация? Происходит ли все на самом деле, или мы впадаем в подобие искажающего реальность сна? Или, быть может, мы от такого сна просыпаемся?

Мудрость вампира в том, что он не ищет ответов на подобные вопросы. До тех пор, пока его не вынудит жизнь. Я знал, что именно таков будет ответ всех старших товарищей. Но сказать такое самому себе, конечно, невозможно — и вопросы продолжают таиться в светлых уголках души.

Самая интересная (и мрачная, чего уж там) версия ответа, которую я встречал, содержалась в фантастическом рассказе одного вамполитератора девятнадцатого века. Его, понятное дело, никогда не печатали — во всяком случае, для людей.

Это была история про молодого бунтаря-вампира (тогда такие вещи писали без всякой иронии), который получает возможность совершить весь спуск в Хартланд в человеческом теле — и, вместо скрытого в бездне коридора, ведущего в пещеру Великой Мыши, оказывается на дне неглубокой старой шахты, на загаженных балках которой висят летучие мыши. В отдельном углублении, разрисованном непристойностями, висит очень старая и толстая летучая мышь, покрытая не то паутиной, не то плесенью… И это все.

Рассказ этот был написан одновременно с «Крейцеровой сонатой» и отражал язвительно-критическое отношение к традиционным общественным институтам. Считалось, что эти институты надо побыстрее разрушить, чтобы дать дорогу прогрессу. Люди в те годы планировали попасть таким образом в светлое будущее — и написали много подобного материала.

Этот рассказ в свое время заставил меня крепко задуматься над тем, куда же я каждый раз спускаюсь… В Хартланде было электричество. Там работали сделанные людьми машины. Но все это происходило исключительно по воле вампиров. Я совершенно не представлял, что будет со случайно — и самостоятельно — упавшим в Хартланд автобусом.

Но когда я спустился к поверхности воды, стало ясно, что ответа я не получу. Ударившись кулаками в каменный берег подземного водоема, я опять стал человеком — и увидел Энлиля Маратовича.