— Это потому, что в наше время месть не в моде, — сказал Сато. — Правосудие — это всего лишь либеральный термин в одной из самых консервативных теорий. Я предпочитаю называть вещи своими именами.

— Но если месть и правосудие — одно и то же, — рассуждал Бэтмэн, — тогда я должен был бы убивать убийц, но я так не делаю.

— Это потому, что вы не убийца, — просто ответил Сато. — Месть, или правосудие, в зависимости от названия, эта штука может принимать различную форму. Не в вашей природе убивать, хотя вы, безусловно, владеете этим искусством. Это относится к тем вещам, которые меня больше всего в вас интересуют. Во мне нет места для раскаяния в убийстве. В случае крайней необходимости я сделаю это, и моя совесть не будет меня беспокоить. Такая необходимость возникает не часто, и все же я без труда смогу представить различные ситуации, когда от этого никуда не денешься. Однако для вас таких ситуаций, похоже, не существует…

Бэтмэн кивнул.

— Верно. Я не смогу лишить кого-нибудь жизни.

— Почему?

— Тогда я ничем не буду отличаться от бандитов, за которыми охочусь на улицах.

Сато кивнул.

— И в этом едином ваша великая немощность, и ваша великая сила. Вы человек, слишком хорошо знакомый с насилием, но в вас глубокое благоговение перед жизнью. Одной ногой вы стоите на нашей суетной земле, а другой утопаете в бесконечных просторах человеческого духа. Ни в том мире, и не в этом. Вы поистине обладаете натурой Будды. Не так много людей могут достичь этого, а вы — единственный человек Запада, кому это удалось, из всех встреченных мною. Когда-то я тоже стремился к высшим ценностям, но я не обладаю необходимыми качествами, чтобы идти этой тропой. Многие ищут ее, но мало кто достигает цели. Вы никогда не искали ее — она сама легла вам под ноги. Однако вместо всеобъемлющего счастья она мучает вас.

— И вы можете все это видеть? — тихо спросил Бэтмэн.

— Смотреть можно не только глазами, — ответил Сато. — Вот почему я не стремлюсь разглядеть ваше лицо под маской летучего грызуна, я достаточно ясно вижу вашу душу. Я бы хотел, друг мой, внести мир в ваше сердце, но, боюсь, вы никогда не сможете обрести его.

— Никогда? — переспросил Бэтмэн, еле слышно.

— Вы взвалили на свои плечи бремя целого мира, — сказал Сато. — По правде говоря, дурацкая мысль, но это благородная глупость.

Бэтмэн улыбнулся.

— Но тогда и натура Будды тоже дурацкая вещь. Это вы хотите сказать?

— Конечно, это дурацкая штука, сплошная глупость. Это непрактично, давно не модно. В ней нет логики, и она не управляется этичностью ситуаций. Но глупая вещь иногда может быть хорошей вещью. Я и сам толком не понимаю, что только что сказал, но подозреваю, что это мудрая мысль.

— Вы могли бы стать великим философом или потрясающим комиком, — рассмеявшись сказал Бэтмэн.

Сато пожал плечами.

— А какая между ними разница? — Он мягко поднялся на ноги. — Раз уж мы заговорили о комедии, — сказал он, повернувшись к Бэтмэну, — достоин ли ваш спарринг хотя бы одной из них?

Вслед за Сато Бэтмэн вышел на середину додзе. Они отвесили поклон флагам, затем друг другу и приняли боевую стойку. Вернее, только Бэтмэн принял боевую стойку. Сато же просто стоял со свободно опущенными руками. Неожиданно его правая нога мелькнула в воздухе — четыре молниеносных удара в одном плавном гибком движении: — прямой удар в грудь, затем круговой удар по голове, круговой с разворота в противоположный висок и боковой удар в подбородок. Казалось, что это одно быстрое, энергичное движение сметает все на своем пути.