|
Как-никак ему тут поселиться придется, посему декорации надобно в деталях изучить, мало ли как карта ляжет. Но много увидеть ему не довелось: лестницу, холл, откуда в обе стороны разбегался коридор, и все. Через распахнутые настежь двери вышли на крыльцо, оттуда на дорожку и пошли по саду, что больше походил на парк. Имелись тут и аккуратно подстриженные кусты, и клумбы немыслимой красоты, и дорожки, посыпанные песком и выложенные плиткой, и лавочки, и беседки… И много чего чудесного и глазу приятного по дороге им попалось, Макс только успевал осматриваться и фиксировал в памяти каждый поворот, каждый изгиб тропинки. Поплутали слегка в лабиринте из живой изгороди, чистой, точно на кустах каждый листочек с шампунем вымыли, и оказались на лужайке, такой зеленой и ровной, что невольно закрадывались сомнения в натуральности ее происхождения. Однако нет — трава тут росла самая настоящая, она окружала сосны плюшевым покрывалом, а чуть поодаль обнаружился пруд.
Не такой, конечно, как тот, с лодками, а покомпактнее, и альпийская горка рядом — настоящее чудо из камней, мха и ярких низкорослых цветов. На садовнике госпожа Левицкая не экономит, как и на дворниках: куда ни глянь — чистота и благодать, даже сосновых иголок раз-два и обчелся, точно кто пылесосит этот газон два раза в день, а может, так оно и есть… Горка закрывала собой обзор, и Макс только собрался обойти ее следом за Левицкой, как юноша, что до сих пор не отвязался, тронул его за локоть. Макс сбавил шаг, пропустил вдову и ее заместителя далеко вперед и принялся рассматривать изысканную груду камней. Левицкую он видел краем глаза: та с Рогожским стояла к нему спиной, юноша топтался поблизости, но Макс на него внимания не обращал, подошел к прудику и заглянул в воду. Рыба в нем водилась самая настоящая — сомики и огромные золотые рыбки, размером с хорошего карася. Они плавали неспешно, похлопывали хвостами по воде и ловили комаров, выпрыгивали из воды и хватали насекомых. Карась сцапал даже здоровенную стрекозу, но та, треща крыльями, вырвалась и, заваливаясь на один бок, улетела куда подальше. Макс усмехнулся и двинулся дальше вокруг пруда, обошел толстенную сосну на самом его берегу и успел остановиться в последний момент. Он едва не сшиб с ног девушку — взлохмаченную, довольно высокую, серьезную, но какую-то нескладную, как та стрекоза, что пару мгновений назад едва не рассталась в жизнью. Присмотрелся и понял: это оттого, что девушка сутулится, поднимает плечи и смотрит на незнакомца и по сторонам исподлобья и даже, как ему показалось, затравленно, что ли. Понятное дело — кто-то из прислуги помешал господскому уединению и теперь бежит куда подальше, чтобы не вызвать еще больший гнев вдовы, недаром та чешет по дорожке, покрытой плиткой, так, что каблуки грохочут. Прислуга, конечно, одета черт знает во что: джинсы какие-то немыслимые, мятая футболка висит на костлявых плечах, на ногах кроссовки, через плечо переброшена сумка на длинном ремне, на среднем пальце мелькает широкое золотое кольцо с небольшими камнями, большое кольцо, точно мужское. На вид девчонке лет двадцать с небольшим, глаза за очками полны ужаса, точно змею увидела, — того гляди в обморок грянется или заплачет. Ни того, ни другого не произошло, девушка так же настороженно смотрела на Макса и теребила ремень бесформенной сумки, больше похожей на вещмешок. Отвела взгляд, обернулась, махнув длинной каштановой гривой, снова посмотрела на Макса, на юношу за его спиной. — Юля! — запыхавшись, выкрикнула вдова. — Юля, подожди! Мне надо показать тебе… Девушка не слушала, мрачно взглянула на Макса, на вдову, на Рогожского, что отсекал ее от леса, обойдя Левицкую сбоку, и поняла, что попалась: бежать ей было некуда, если только в пруд прыгнуть. Девушка задрала голову, прикусила нижнюю губу, ее лицо на мгновение перекосила гримаса отчаяния и досады. |
