Борис Можаев. Без цели
– Тут у нас еще один вопрос, – сказал председатель, вставая. – Самоченков! – Есть! Самоченков, малый лет двадцати пяти, сидел на корточках возле порога, но, услыхав свое имя, встал и прислонился к косяку. – Ты чего с колхозной картошкой сделал? Ну-ка, расскажи нам. Самоченков снял с головы старый овчинный малахай и потупился. – Ты чего молчишь? Иль язык проглотил? Куда картошку дел? Рассказывай! Мерлушка на малахае свалялась сосульками и легко выщипывалась. Самоченков выдергивал шерсть, скатывал ее в комочки и бросал на дно малахая. – Что, стыдно стало? Самоченков тяжело вздохнул и еще ниже склонился над малахаем. Члены правления, как по команде, повернулись от стола к Самоченкову и тоже молчали. – Ну, тогда я сам доложу, – сказал председатель. Он вынул из папки квитанцию и высоко потряс ею в воздухе: – Можете полюбоваться!.. Значит, Самоченков возил колхозную картошку с поля на спиртзавод… И одну машину записал на свое имя. Получил он за это сто восемьдесят семь рублей. Ты с целью это сделал или без цели? Отвечай! – Нет… я без цели. – А как же? – Просто так. – Перепутал колхозную картошку со своей? – Да. – А деньги где? – Пропили. – С кем? Молчание… Только шерстяные шарики падают на дно малахая. – А может быть, ты взял картошку все-таки с целью присвоения? – Нет, я без цели. – Но ведь деньги ты получил? – Получил. – Так что же ты думал? Молчание. – Взял просто так? – Ага. – Товарищи, я все-таки считаю, что мы тут должны выяснить – с целью взял он картошку или без цели? И решить со всей сурьезностью этот вопрос. Председатель был важен и величав, в черном шевиотовом френче, пуговицы надраены, блестят, как золотые… Только еще погон не хватало. Он строго посмотрел на членов правления. Теперь все повернулись к нему и также смотрели на председателя решительно и строго. Лишь один Самоченков не поднял головы, он все дергал мерлушку, скатывал шарики и бросал их на дно малахая. Встал колхозный счетовод Иван Иуданович, сухой и погибистый старик, вынул из кармана зеленый клеенчатый футляр, открыл его на манер протабашницы, постучал им о ноготь большого пальца, но очков не одел. – Товарищи, это не то что как-нибудь, а взято с целью… – он подозрительно поглядел на Самоченкова и добавил: – …то есть с целью воровства. За это надо руки сечь. В старое время за такое по головке не гладили. Помните, как у нас в двадцатом годе Зюзю-конокрада убили? Ты, Иван Ларивоныч, еще маленьким был. А ты, Матвей Матвеевич, должен помнить. Как раз у твоего отца Зюзя лошадь угнал. Да кладовую обчистил у Вани Бородина. А потом его в Пугасове в Ванином костюме видели. Наши самодуровские его признали. Он убег. В лугах хоронился. А в Свистунове о ту пору матрос отдыхал. В полном обмундировании. Пошел он в луга за смородиной – и маузер на ремне. Увидел его Зюзя – да бежать. Тот – «Стой!» кричит. Пальнул вверх – Зюзя и растянулся со страху. Привел его матрос к нам в село… Кто-то в набат и ударь. Сбежались мужики с цепами – на одоньях как раз рожь молотили. Окружили Зюзю… А он эдак вот, вроде Самоченкова, в землю смотрит. И Ванина рубаха на нем… «Бейте его, ирода!» – скрычал Бородин. Твой отец, Матвей Матвеевич, как ахнул его по голове калдаей цепа. Зюзя – с ног. |
