Хиран пожал плечами.

— Ждем здесь, — ответил он. — Тем более что уже почти время молитвы. Комнаты для молитв вон там. — Он мотнул головой в сторону.

Тадж кивнул и сполз по стене, усаживаясь по пол. Хиран двинулся по коридору, доставая из кармана фотографию Чуми и малышей; он держал ее у самого сердца. Фото запечатлело не улыбки, а лохмотья. Именно поэтому он должен был… Эта фотография напоминала ему: он правильно поступил, отправившись в Лондон, пойдя на такой риск, собираясь сделать то, что он собирался. Если у него получится, это изменит их жизнь к лучшему.

— Ты будешь молиться? — спросил он.

Тадж покачал головой.

— Не уверен, что Аллах простит нас, — сказал он, — мне нужно подумать.

Хиран чувствовал что-то подобное. Но он был набожен и, сняв, как предписано, обувь, тихо вошел в душную комнату. Кроме него, в западном крыле нашелся только один человек, который хотел помолиться в этот час. Время бежит быстрее, если молитва объединяет многих. Но сегодня Хиран был счастлив, что комната почти пуста. Ему нужно было собраться и вымолить прощение у своего Бога за то, что он намеревался сделать.

Когда он вынырнул из молитвенного транса, то был уже один. Он почувствовал себя лучше. Он был уверен, молитва была не напрасной. В коридоре Тадж переминался с ноги на ногу, неохотно беседуя с мужчиной, в котором Хиран узнал недавнего компаньона по молитве.

— Ты, должно быть, Хиран, — сказал тот на урду.

Хиран кивнул:

— А вы Намзул? — ответил он на английском.

Мужчина широко улыбнулся:

— Да, это я. Салам. Добро пожаловать в мой офис.

Ни Хиран, ни Тадж не улыбнулись в ответ, хотя Хиран и пробормотал «Салам». У него под мышками выступил пот. Вот оно. Справится ли он?

— Тут душно, — сказал Намзул, — пойдем на воздух. Я куплю вам чего-нибудь горячего попить.

Тадж ничего не ответил. Хиран кивнул:

— Спасибо.

— Пойдем.

В голосе Намзула звучала забота, улыбка была доброй, а во взгляде — столько искренности, что хотелось доверять ему безоговорочно.

— Не бойтесь. Я все объясню.

Мужчины последовали за ним, как цыплята за наседкой. Намзул, похоже, знал тут все входы и выходы. Он одаривал встречных приветливой улыбкой и даже пару раз остановился перекинуться парой слов. Красивая китаянка, направлявшаяся в одну из палат с большим букетом, обменялась с ним любезностями. Намзул низко поклонился, и она улыбнулась его театральному жесту. У их проводника была легкая, танцующая походка. Он то и дело оборачивался и с улыбкой повторял свое заклинание: мол, им не о чем волноваться.

Внезапно они словно провалились в двустворчатый проем и оказались на ярком дневном свету, который едва не ослепил их. Было очень холодно, и Хиран плотнее закутался в свой видавший виды анорак. Это была подачка от надсмотрщика, который курировал его переправу из Франции в Англию. Хиран ненавидел холод и тосковал по лету — тосковал сильнее, чем по дому в Дакке или объятиям Чуми.

Приятели очутились в небольшом внутреннем дворике, окруженном больничными корпусами.

— Поговорим тут, — сказал Намзул. — Присаживайтесь, я скоро вернусь. Кофе будете?

— Спасибо, — сказал Хиран, толкая Таджа, чтобы и тот поблагодарил.

Намзул, пританцовывая, удалился, но вскоре, как и обещал, принес картонные стаканчики, вернее, пластиковые контейнеры с едой, на которых стояли стаканчики. Он с ними ловко управлялся.

— Вы выглядите голодными. Купил вот врапы с куриным тандури. Не роскошно, но не так уж и плохо. Держите.

Он вручил им коробки, поставил кофе на скамейку и начал рыться в карманах, откуда извлек пакетики с сахаром и палочку от леденца, чтобы его размешать.