Я ей не верил. И точно знал, что я для нее тоже совершенно чужой человек. Иначе она так легко не обменяла бы меня на… Уж не знаю, на что такое она меня обменяла. Спросить? Нет. Наплевать. Какое это теперь имеет значение?

– Я никого никогда не любила. – Не шевелясь, она продолжала сидеть на краю дивана. Лишь тонкие пальчики по-прежнему теребили краешек юбки. И чуть заметно двигались губы, когда Ольга шептала – не говорила, а именно тихо шептала мне эти признания, утратившие всякий смысл еще в конце прошлого года: – Ты единственный в моей жизни. Если бы все можно было начать сначала…

– Если бы все можно было начать сначала, я бежал бы от тебя так, что за мной, наверное, горела б земля, – холодно заметил я. – Смени тему, Оля, если тебе, конечно, есть что сказать, кроме голимой брехни о любви. А уж это, поверь, в настоящий момент совершенно неактуально. Ну? У тебя есть что еще?

– Хочешь, я тебе расскажу, почему тогда так поступила?

– Нет, не хочу. Я уже ничего не хочу, если честно. Сам не знаю, что мне сейчас надо. – Я медленно прошелся по комнате, подошел к столу с красками, зачем-то измазал палец белой эмалью. – Не пойму, какого черта мне вообще понадобилось с тобой сегодня встречаться. Чего я ждал от этой встречи? – пожал я плечами. – Может, я мазохист? Может, мне захотелось проверить себя, посмотреть, как себя поведу, вновь увидев тебя? Что испытаю при этом? А, Оля, как думаешь?

Она молчала.

– Вообразил себя психологом-практиком? Решил, что раз обучен реанимировать тело, то смогу и душу реанимировать? А оказалось, что реанимировать-то и нечего. Все давно умерло, разложилось. Какие радикальные меры ни принимай – бесполезняк. Ничего не спасти. Остается лишь зафиксировать смерть и вызывать эспэбэо.[4] – Я грустно ухмыльнулся и открыл дверь, но задержался на пару секунд на пороге, еще раз попробовал вызвать в себе хоть какие-то чувства к этой девице, которую раньше любил. Да, без ложной скромности надо признать: я ее когда-то любил. Когда-то… Давным-давно… Но сейчас – все! Вернее – ничего. Пустота. Миллионы световых лет между нами. – Прощай.

– Нет!

– Прощай!

– Костя… Денис… О Господи! Я даже не могу сейчас сообразить, как к тебе обращаться. Подожди секунду. Не уходи. Дай собраться с мыслями. Мне очень многое надо тебе сказать. Пожалуйста, подожди!

– Прощай! – Я решительно шагнул за порог и плотно закрыл за собой дверь. Кивнул двоим быкам, которые дожидались меня в коридоре: – Приступайте. – И стал тяжело подниматься на второй этаж, где Крокодил, Комаль и Ворсистый скромно попивали пивко.

Все. Прощай, Ольга. Я тебя больше никогда не увижу. Я даже не буду сейчас наблюдать по монитору за тем, как ты умираешь.

Ну Крокодил! Ну садюга! Ну извращенец! И сумел же придумать такое!!!

***

– Пошли. – В комнату вразвалочку вплыл дюжий детина, смерил Ольгу оценивающим взглядом и плотоядно провел языком по губам. – Пошли, – еще раз процедил он сквозь зубы и кивнул на распахнутую дверь.

– Куда? – Ольга безропотно встала с дивана, совершенно не в тему подумала о том, что проклятая босоножка продолжает натирать ногу, и, хромая, пошагала из комнаты. Детина ухмыльнулся и лениво поплелся следом. – Так куда мы? – задержалась Ольга в дверях.

– В другую комнату. – Детина слегка подтолкнул ее в спину. – Сюда сейчас припрутся рабочие. Чего ты им будешь мешать?

«И правда, чего им мешать? – Ольга мельком глянула на еще одного бугая, присоединившегося к ним в коридоре. На вытянутых руках бугай осторожно держал картонную коробку из-под видеомагнитофона. Так осторожно, что это просто не могло не бросаться в глаза.