За три недели до ее исчезновения ему снова пришлось поговорить лично с Вэлери, когда она сказала ему, что ждет ребенка, ребенка, который был, наверняка, его. Она держалась (или так показалось Эйкаму) совершенно уверенно и беззаботно, и сказала ему, что все будет в порядке. Она умоляла его только об одном: если ей придется скрыться, чтобы он ничего никому не говорил – ничего и никому. И хотя он спрашивал о ее намерениях, она только повторяла, что с ней будет все в порядке. Неужели ей не нужны деньги? Она сказала, что ему это необязательно знать, но, улыбаясь лукаво, сказала, что с ней будет все в порядке. Все будет «все в порядке». Все, что бы ни случилось, будет всегда «все в порядке» с Вэлери. (Именно в этот момент допроса Льюисом, и только в этот момент, Морс вдруг навострил уши и задал несколько несущественных вопросов.) Оказалось, однако, что с денежной стороны не все было полностью «все в порядке», примерно за неделю до того дня, когда она исчезла, Вэлери подошла к Эйкаму и сказала ему, что она будет очень благодарна за любые деньги, которые он сможет найти для нее. Она не предъявляла на него претензий, и он обрадовался, что может помочь ей. И хотя ему удалось собрать достаточно мало – с полного согласия его жены – он передал ей одну сотню фунтов. А потом она ушла; как и все остальные он не имел ни малейшего представления о том, куда она пошла, но он сдержал слово и с тех пор молчал, – как Вэлери и просила его.

В это же время на домашнем фронте Эйкамов раны, наконец-то, начали затягиваться; и с уходом Вэлери они попытались, в первый раз после той ужасной ночи, обсудить свою печальную ситуацию с некоторой степенью рациональности и взаимопонимания. Он сказал ей, что любит ее, что теперь он понял, как много она значит для него, и как отчаянно он надеется, что они останутся вместе. Она тогда плакала, и сказала, что знает, как он должен быть разочарован, что она не может иметь собственных детей... И когда летний семестр подошел к концу, они решили – почти радостно решили – что будут держаться вместе, и попытаются исправить свой брак. Во всяком случае, у них никогда не возникало ни малейшей мысли о разводе: его жена была католичкой.

Таким образом, продолжал Эйкам, они вместе перебрались в Северный Уэльс, и теперь жили достаточно счастливо – или точнее так было, пока все опять не взорвалось из-за убийства Реджи Бэйнса, в котором (он поклялся торжественно своей честью) он сам был полностью невиновен. Шантаж? Эта идея была смехотворна. Единственным человеком, который что-то знал, была Вэлери Тэйлор, а Вэлери он не видел и ничего не слышал о ней со дня ее исчезновения. Была ли она жива, были ли она мертва, он понятия не имел – ну ни малейшего представления.

На этом допрос закончился. Или почти закончился. Ибо сам Морс, который, наконец, оправился от смертельного удара, продоложил его пытать в соответствии с собственной извилистой теорией.

– Ваша жена водит автомобиль?

Эйкам посмотрел на него с легким удивлением.

– Нет. Она никогда в жизни не водила. Зачем?

Льюис, закончив с допросом, старательно вел машину сквозь ночь. И, когда он вспоминал факты, о которых рассказал Эйкам, он чувствовал глубокое сочувствие к удрученной, молчаливой фигуре, привалившейся рядом с ним на сиденье машины, и курившей (необычно) сигарету за сигаретой, и (если сказать по-правде) бессовестно злившейся на себя.