|
Гора слева от него задрожала, и вскоре Морс стал беспомощным наблюдателем того, как толстяк принялся снимать куртку с такими же трудностями, как и те, что испытывал стареющий Гудини, выпутываясь из смирительной рубашки. С могучим хрюканьем и причмокиванием, толстяк, наконец, довел свой монументальный труд до успешного завершения и тяжеловесно встал, чтобы вытащить одежду из-под себя. Сиденье с резким шумом стукнулось о заднее кресло, снова было восстановлено в горизонтальном положении, и, когда он вновь утонул в нем, еще раз застонало под могучей нагрузкой. Больше хрюканий, больше причмокиваний – и, наконец, блаженная приостановка военных действий в ряду «J», нарушаемая (для чувствительной души Морса) только миганием маяка у Леди со светильником. Любителей Вагнера было до смешного много!
Морс закрыл глаза и хорошо знакомые аккорды, наконец, поглотили его. Изысканно... На секунду Морс подумал, что толчки под левое ребро взывали к жизненно важному общению, но, как оказалось, гигантский кадр рядом с ним просто боролся за освобождение носового платка из обширных тайников в карманах своих брюк. В ходе последовавшей борьбы лоскут собственного пиджака Морса попал в захват, и его поползновения освободиться из пут, были встречены мрачными и тщетными бликами со стороны Флоренс Найтингейл. К концу 1-го акта боевой дух Морса совсем упал. Зигмунд явственно охрип, Зиглинда обильно потела, а юная мещанка позади него беспрерывно шуршала фантиками от конфет. С началом первого антракта он ретировался в бар, заказал порцию виски, а потом другую. Звонок прозвучал к началу 2-го акта, и он заказал третью порцию. И молодой леди, которая сидела за плечами Морса весь 1-й акт, теперь никто не будет загораживать величественный пейзаж в акте 2; и в акте 3, к этому времени к первой куче мятых фантиков на полу присоединиться мусор из ее второго пакета. А все дело было в том, что Морс не мог свободно предаваться безупречному наслаждению оперой в этот вечер, хотя обстоятельства для этого были благоприятны. Каждую минуту его мысли возвращались к разговору со Стрейнджем, а потом – к Айнли. Прежде всего, к главному инспектору Aйнли. На самом деле он не был знаком с ним достаточно хорошо. Тихий человек. Сильно любил животных, никогда не имел друзей. Одиночка. И не был вообще, насколько Морс его запомнил, особенно интересным человеком. Сдержанный, осторожный, чтивший закон. Был женат, но в семье детей не было. И теперь никогда не будет, потому что Айнли был мертв. По словам очевидца, это была в значительной степени его вина – пошел на обгон и не заметил быстро приближавшийся «Ягуар» по крайней полосе М40. Чудом никто сильно не пострадал. Только Айнли, и Айнли погиб. Это было так не похоже на Айнли. Он, вероятно, задумался о чем-то... Он отправился в Лондон на своем собственном автомобиле и в свой собственный выходной, всего одиннадцать дней назад. На самом деле, это было страшно – потому что другие люди продолжали жить. Большой шок – да! – но у него не было особо близких друзей, которые бы оплакивали его слишком горько. За исключением его жены. Морс познакомился с ней однажды, на полицейском концерте в прошлом году. Довольно молодая, намного моложе своего мужа; достаточно красивая, но в ней не было изюминки, которая заставляет биться сердца быстрее. Ирен, или что-то подобное? Эйлин? Ирен, решил он. Виски было допито, и он огляделся в поисках барменши. Никого. Полотенца были наброшены на пивные насосы, и он был здесь один-одинешенек. Не было смысла оставаться дольше.
Он спустился по лестнице и вышел на улицу в теплый сумрак. Огромная афиша в красных и черных тонах охватывала всю стену за пределами театра: Английская Национальная опера, Пон.1 сентября – Сб. 13 сентября, он почувствовал легкий озноб вдоль позвоночника. Понедельник, 1 сентября. Это был день, когда умер Дик Айнли. А письмо? Отправлено во вторник, 2 сентября. |
