— Это не сон, Доминик, — мягко сказал Никодим. — Вы здесь, среди друзей, в нашем кафе. Мы так это себе и представляли. Когда наш Доминик поправится, говорили мы, когда придет в память и возвратится, вот увидите, первым делом он отправится в «Селект».

Он засмеялся было, но вдруг обвел компанию напряженным взглядом, как будто испугался, что проснется именно в этот миг и потеряет их всех без возврата.

— Если бы это был не сон, вы бы знали про Хиросиму и водородную бомбу, и про Армстронга — про американского астронавта, который высадился на Луне этим летом, в июле.

Они все молчали, не смея даже переглянуться.

— Значит, так оно и было, — наконец пробормотал доктор. — Вас с кем-то спутали…

Он хотел ответить, но почувствовал, что устал, и прошелся ладонью по лицу.

— Это как в той истории у… у китайского философа, ну вы знаете, я вам ее тысячу раз рассказывал…

— У которого философа, учитель? — спросил Ваян.

— Ну я же давеча вам говорил, — занервничал он. — Имя выпало из головы. История с бабочками… В общем, она слишком длинная, не хочется еще раз повторять…

Все его тело налилось непонятной тяжестью, и на миг он испугался, что потеряет сознание. «Но, может, оно бы и к лучшему, — подумалось ему. — Потеряю сознание, зато проснусь…»

— Мы заказали сани, чтобы отвезти вас домой, домнул Матей, — сказал кто-то. — Вета уже затопила печь…

— Не нужны мне сани, — еле выговорил он, поднимаясь. — Пойду пешком. Когда встанет вопрос я знаю, как на него ответить.

— Какой вопрос, домнул Матей? — поинтересовался Никодим.

Он хотел было сказать: «Да тот, который нас всех волнует!» — но почувствовал, что у него шатаются сразу все зубы, и, в ярости от унижения, крепко стиснул их. Потом шагнул к выходу. К его удивлению, компания расступилась, не препятствуя ему. У дверей он сделал попытку обернуться, поднять руку в прощальном взмахе, но каждое движение его изнуряло. Пошатываясь, тяжело дыша и сжимая зубы, он выбрался на улицу. Морозный воздух взбодрил его. «Начинаю просыпаться», — сказал он себе. Решив, что его никто не видит, он поднес пригоршню ко рту и стал по два, по три выплевывать зубы. Смутно, как картинку из полузабытого сна, он припомнил, что раз с ним такое уже случалось: некоторое время он не мог говорить, потому что у него шатались все зубы. «Итак, все тот же вопрос», — подумал он, погружаясь в ясность и покой.

В ту ночь гостиничный швейцар допоздна ждал возвращения постояльца из № 19. Когда пошел снег, он протелефонировал в кафе «Селект». Ему сказали, что какой-то иностранный господин в самом деле зашел к ним вечером и прямиком направился в дальний зал. Но очень скоро — вероятно, оттого что освещение было слабым, а публики — никого, ушел, не попрощавшись, зажимая рот рукой.

Утром на улице Епископии у дома № 18 нашли замерзшего человека. Он был очень стар и буквально утопал в элегантном костюме и дорогом пальто на меху — вне всякого сомнения, с чужого плеча. При этом в кармане его пиджака лежал бумажник с иностранной валютой и швейцарский паспорт на имя Мартина Одрикура, родившегося в Гондурасе 18 ноября 1939 года.

Париж, ноябрь-декабрь 1976 г.