– Виктор Серапионыч, с другим оператором работать мы не будем, – сказал Таланкин.

– Да?! – Циргиладзе побагровел.

– Не будем, Виктор Серапионович, – подтвердил я.

– Тогда ищите себе другого директора!

Циргиладзе резко развернулся и пошел. Ким – за ним. Они скрылись за «домом Сережи», и оттуда донесся крик:

– Эти болванчики думают, что с ними будут цацкаться! Кому они нужны! Триста метров отставания! Закроют к чертовой бабушке!

Таланкин покосился на Ниточкина.

– Куинджи! Левитан! – сплюнул и закурил.

Из-за дома выбежал Ким:

– Валидола ни у кого нет?

– А кому?

– Виктору Серапионовичу!

Все побежали за декорацию. Побледневший Циргиладзе сидел на ступеньках и держался за сердце.

– Виктор Серапионович, не волнуйтесь, – сказал Ниточкин. – Снимем так, без облачков!

– Толя, – Циргиладзе взял у гримерши таблетку валидола, положил под язык, – моя профессия погонять. А твоя профессия… Ты должен… – Циргиладзе щелкал пальцами, он никак не мог найти подходящего слова.

– Виктор Серапионович, облака идут! – сказал Ким.

На горизонте показалось маленькое облачко…

Как мы похоронили прабабушку

Наконец установилась солнечная погода, и мы начали снимать. Снимали три недели без перерыва – надо было догнать отставание. В группе стали роптать, и Циргиладзе объявил два дня выходных. Мы решили в эти два дня снять похороны прабабушки. Что нам нужно? Камера и оператор – есть. Сережа – есть. Гроб – возьмем в похоронном бюро. С могильщиками договоримся – скинемся, на все про все полсотни за глаза хватит.

Пошли в похоронное бюро, попросили дать нам гроб напрокат.

– Как напрокат? – обалдел продавец. – Вы что, собираетесь его обратно выкопать?

Мы объяснили, что гроб нужен для кино. Кино продавец уважал, но паспорт в залог за гроб взял.

На следующий день гроб погрузили в кузов грузовика и поехали на кладбище (бутылка портвейна). Представились директору (бутылка коньяка). Он указал нам место, где можно копать, и выделил двух могильщиков (четыре бутылки водки).

Начали снимать с кадра: «Сережина тень бредет меж падающих на дорожку теней крестов». Гроб несли Ким и механик (кролик и перцовка после съемки в нашем номере). Двое, потому что тени от четырех сливались бы. Чем выше солнце, тем меньше тень, и к моменту съемок тень от Бори оказалась слишком маленькой. Борю с мамой отправили домой, а Сережин берет с помпоном напялили на Таланкина – самого высокого. Ниточкин попросил, чтобы он и штаны снял: видно, что длинные – Сережина тень должна быть в коротких. Таланкин снял брюки, остался в трусах, а брюки отдал на хранение костюмерше, которая присутствовала на съемке, потому что мы взяли Сережин игровой берет, за который она была материально ответственна. Костюмерша сидела на скамеечке у решетки могилы, и потом рассказала нам, как наши съемки выглядели со стороны.

Двое в кепках, хихикая, несут гроб. За ними идет долговязый мужик в трусах и в берете с помпоном – несет цветок. За ним – другой мужик с какой-то бандурой, этого мужика поддерживает маленький усатый грузин. Грузин громко поет похоронный марш (я пел, чтобы задать темп движения камеры). Солнце зайдет за облако – вся компания садится на гроб и начинает курить. Солнце выходит – опять несут и поют.

К костюмерше на лавочку подсел седой ветеран с медалями и спросил:

– Что это они?

– Прабабушку хоронят, – сердито ответила костюмерша (ей казалось, что Таланкин растягивает Сережин берет).