Накануне вечером она вынуждена была перемерить восемь платьев подряд и каждое продемонстрировать Найджелу, восседавшему в ее спальне со стаканом бренди в руке. Он потягивал спиртное и со скучающим видом досадовал: «Все не то». Из чистого каприза герцог выбрал зеленое атласное платье, и «показ мод» наконец завершился.

Посмотрев на платье, Рэй содрогнулась от отвращения. Оно выглядело невинно, пока было разложено на постели, но стоило его надеть, как ни в самом платье, ни в той, что его носила, не оставалось и тени невинности. Нижние юбки приподнимали подол таким образом, что талия казалась ошеломляюще узкой. Это вызывало желание проверить, нельзя ли охватить ее двумя руками. Плечики были приспущены, а корсаж так тесен, что Рэй испуганно думала, что ей будет не хватать воздуха. Первоначально к платью прилагалась тончайшая кружевная пелерина, но когда Рэй появилась в ней перед Найджелом, тот категорически запретил ее надевать. Увы, без этой хоть и скромной маскировки груди так высоко вздымались над линией выреза, что одно резкое движение могло выставить на всеобщее обозрение соски. Именно это чуть не случилось вчера вечером, когда Рэй осмелилась запротестовать и рассердила Найджела. Он так грубо сдернул с нее пелерину, что пришлось схватиться за кромку корсажа, чтобы груди не выпрыгнули наружу. То, что Рэй при этом покраснела, окончательно убедило герцога в том, что выбор сделан правильно. Инструктируя ее на предстоящий вечер, он в числе прочего заметил, что собирается представить ее как свою последнюю пассию, но, поразмыслив, счел это излишним. Все и так поймут.

Рэй чуть было не сказала, что это называется «водить за нос», но вовремя спохватилась, не желая повторения трех первых ночей в своем новом обиталище. Она и теперь вспоминала о них с ужасом.

В первый вечер Найджел пришел с единственной целью подчинить Рэй своей воле. В кроваво-красном халате он показался ей воплощением сатаны. Герцог произнес долгий монолог о том, что намеревается сделать с Рэй. Он признал, что находит ее достаточно привлекательной, и желает уложить в свою постель. А то, что она носит имя Маклеллан и приходится сестрой ненавистному ему человеку, будет еще больше подогревать его азарт. Тем самым она поможет не только вернуть Эшли, но и отомстить. Граф намеревался применить к ней некоторые свои приемы и добиться того, чтобы Рэй сама умоляла его о знаках внимания. Оставалось только гадать, что это за приемы, но девушка не особенно обольщалась. Тон Найджела был вкрадчиво-угрожающим и намекал на нечто ужасное.

Высказавшись, он задул свечу и отдернул шторы, впустив в комнату свет луны. Затем улегся рядом с Рэй и потянулся к ней под одеялом. Когда рука легла на грудь и сжала сосок, на девушку накатила волна тошноты, как в случае с Ньюборо. На этот раз она честно предупредила герцога, к чему идет дело, но тот, конечно же, не поверил. Впрочем, чуть позже он спешно удалился в свою спальню под звуки неудержимой рвоты.

Однако это не положило конец испытаниям. На другой вечер хозяин замка попытался пустить в ход ласку. Рэй, облаченная в белоснежную сорочку, вынуждена была сесть рядом с ним на диванчик и четверть часа терпеть, пока он ощупывал ее тело. Решив, что прелюдия затянулась, Найджел начал развязывать пояс халата. Лицо Рэй стало белее сорочки. Правда, на этот раз она успела перегнуться через подлокотник и не запачкала одеяние герцога, но паркетному полу здорово досталось.

Вечером следующего дня герцог запретил приносить Рэй ужин — разумная, но тщетная предосторожность. Девушка сразу сообразила, что это значит, и когда дверь открылась, собрала все силы, чтобы вынести очередное испытание без единой мольбы о пощаде, поскольку знала, что это лишь раззадорит Найджела.