Он всегда ходил в туалет в полдень, все три недели, пока продолжался процесс. Рэй Шолти ему сочувствовал: он сам страдал от геморроя. Помощник шерифа взял Беккера за руку и провел мимо опустевших мест присяжных. Подсудимый с ничего не выражающими глазами тащился за ним, словно ребенок, еще неуверенно стоящий на ногах. Около двери Шолти развернул его — послушного, тихого, явно улетевшего в другой мир — и надел наручники, а потом ножные кандалы. Другой помощник шерифа наблюдал за ними, а когда Беккер был надежно скован, зашагал по коридору, раздумывая о ланче.

— Нужно сходить, — повторил Беккер и посмотрел на Рэя Шолти.

— Хорошо, хорошо, — ответил помощник шерифа.

На его галстуке остались следы от супа, на плечах лежали хлопья перхоти. «Какой олух», — подумал Беккер. Шолти вывел его из зала суда, Беккер тащился за ним тюремной походкой, с трудом переставляя ноги, поскольку мог делать шаги длиной лишь в тридцать дюймов. Узкий коридор вел к внутренней лестнице, а оттуда в камеру. Слева находился служебный мужской туалет с раковиной, одной кабинкой и писсуаром.

Помощник шерифа прошел за Беккером внутрь.

— Ну вот ты и здесь.

В его голосе прозвучало предупреждение. Рэй Шолти был слишком старым, чтобы драться.

— Да, — проговорил Беккер, вращая светло-голубыми глазами.

За блуждающим взглядом пряталась четкая работа мысли, адреналин возбуждал мозг, точно доза чистейшего амфетамина. Беккер повернулся и протянул руки к Шолти. Тот вставил ключ и расстегнул наручники: конвоир нарушал правила, но человек не в состоянии подтереться со скованными руками. Кроме того, куда Беккер мог деться, находясь на одном из верхних этажей правительственного здания, да еще в ножных кандалах? Убежать ему не удастся. А его лицо с всклокоченной бородой является самым узнаваемым в Городах-близнецах, по крайней мере сейчас.

Беккер шаркающей походкой вошел в кабинку, спустил брюки и сел на унитаз. Перед глазами у него прояснилось, он все прекрасно видел и был сосредоточен. В тюрьме пользовались одноразовыми бритвами фирмы «Бик». Он отломал ручку от станка, оставив только головку и небольшой кончик, которые легко спрятать во время обыска. Когда у него появилась возможность, он обжег края на спичке, закруглив их, чтобы бритву было удобнее держать. Сегодня утром он прикрепил ее пластырем под мошонкой. Сейчас он сорвал лезвие с тела, снял остатки пластыря и принялся подрезать бороду.

Он отрастил ее, чтобы скрыть изуродованное шрамами лицо. Беккер, когда-то невероятно красивый мужчина, обладатель классического нордического лица — бледного, безупречного овала с розовыми губами, — был избит до такого состояния, что превратился в мерзкого гнома. Его лицо было разорвано на куски, весьма неаккуратно собранные вместе врачами. «Дэвенпорт. Нужно добраться до Дэвенпорта». Беккер погрузился в приятные размышления о том, как располосует полицейского, ножом сдерет кожу с его лица, дюйм за дюймом…

Он отбросил эти мысли. Фантазии — для тех, кто сидит в камере. Беккер заставил себя прогнать образ Дэвенпорта и продолжал бриться, быстро, криво, царапая сухую кожу. Он почувствовал боль и застонал, и Шолти, стоящий за дверью, поморщился.

— Ну, скоро ты там? — крикнул помощник шерифа.

В туалете пахло аммиаком, хлоркой, мочой и мокрой шваброй.

— Да, Рэй.

Беккер убрал бритву в карман куртки и принялся за держатель для туалетной бумаги, крепившийся четырьмя винтами. Он выкрутил и спустил в унитаз два из них во время первых трех дней суда и раскачал два оставшихся. Накануне он даже вытащил их, чтобы убедиться, что сможет воспользоваться держателем. У него все получилось. Теперь он вынул шурупы, бросил в унитаз и снял держатель со стены, ухватив его за перекладину.