– Любопытно, – смеюсь я. – И как, получилось?

– А бог его знает, – хихикаешь ты, качая головой. – Спросишь, когда я закончу.

Я налегаю на румпель, мы плавно поворачиваем вправо, ловя ветер, и наконец парус вздувается. Несколько недель я трудился не покладая рук, чтобы разгрести все дела и выкроить несколько драгоценных выходных. За редким исключением я ночевал прямо в офисе, ящик стола ломился от чистых рубашек, календарь пестрел от многочисленных напоминаний о встречах, назначенных на девять вечера. А я мечтал о том дне, когда мы соберем сумки и отправимся вместе на озеро Анси, и это станет наградой за все мои мучения.

– Как ферма? – спрашиваю я, когда ты отворачиваешься от переднего паруса и смотришь на меня.

– Посреди всего этого? – Ты обводишь рукой окружающий пейзаж. – Предлагаешь говорить о ферме?

– Да. Как прошел твой последний рабочий день?

– Ну… – задумываешься ты. – К нам приезжали две школы. Мы с детьми лепили из глины и рисовали. А некоторые из ребят захотели попробовать себя в пчеловодстве! Я была сражена наповал! Считается, что дети боятся пчел, но, по-моему, в половине случаев мы просто проецируем на них свои страхи. Ребята были в восторге от ульев! Колонии, мини-сообщество. Я предложила открыть кружок пчеловодства для средних классов. Кэрол, естественно, зарубила мою идею.

– Мы не любим Кэрол, так?

– Мы ее ненавидим. Именно она не разрешила своему ребенку ходить на гимнастику.

– Точно, теперь вспомнил.

– Ладно, это все мелочи, главное в другом…

Я устраиваюсь поудобнее и любуюсь тобой, слушая рассказ, наслаждаюсь твоей манерой говорить. Как ты разрезаешь воздух ребром ладони, подчеркивая свои мысли. Как ты с готовностью защищаешь людей, с которыми едва знакома. Одни яркие эпизоды дополняются другими, и твой день превращается в бескрайнее цветистое полотно.

И вдруг я спокойно и без сожаления вспоминаю: до озера мы так и не добрались. Мы слишком закрутились на своих работах, перенесли поездку на следующий год, погрязли в круговерти безликих дней.

Осознав эту мысль, я начинаю просыпаться. В последние мгновения ускользающего сна я стараюсь запечатлеть твой облик. Ты живая, из плоти и крови: ироничная улыбка, перед которой невозможно устоять, облако непослушных волос, и глаза, такие искренние и озорные, не просто выражают счастье, а сами его источник! Я смотрю на тебя и чувствую, что люблю так же сильно, как раньше.

Сквозь жалюзи пробиваются первые лучи рассвета, и я подскакиваю с дивана. Дышать тяжело, сердце стучит молотом, виски бешено пульсируют, но я с благоговейным трепетом пытаюсь запомнить каждый момент сновидения. Меня переполняет радость.

Мой взгляд останавливается на желтом бумажном квадрате на каминной полке. Его размеры тридцать два на тридцать один сантиметр. За прошедшие восемь месяцев я практически поселился под ним, утонув в скорби и теряя рассудок. И все же, когда я заново прокручиваю в голове наши реплики и интонации, с которыми они были произнесены, мне даже не нужно смотреть на каминную полку.

– Артур?

Слышу свое имя и понимаю, что замечтался. Я витаю в облаках с тех пор, как проснулся. В хмельном состоянии эйфории я принял душ, оделся и поехал к психотерапевту. Я ощущаю то же самое даже сейчас, глядя в окно ее кабинета на третьем этаже, за которым виднеются одинаковые белые домики элитного лондонского района Белгравия. Я неспешно поворачиваюсь на голос, прикидывая, стоило ли идти на сегодняшнюю сессию.

– Вы улыбаетесь, – делает, несомненно, ценное наблюдение доктор Данн.

– Это… – Я лихорадочно подыскиваю нужные слова. – Это было потрясающе! Я ее видел, говорил с ней, словно все происходило на самом деле! Я помню совершенно отчетливо.