— Послушайте… — начал Джонни.

— В машину, красный! В машину, гомик! — Голос негодовал, но серые глаза смеялись.

Это шутка, подумал Джонни. Какая-то безумная шутка.

И тут с юго-запада донесся вой нескольких койотов. А когда коп повернулся посмотреть, где они воют, и заулыбался, Джонни почувствовал, что из груди его вот-вот вырвется крик, и плотно сжал губы, чтобы подавить его. По выражению лица копа Джонни понял: шутки кончились. Безумие копа не вызывало сомнений. И, Господи, какой же он здоровенный.

— Мои дети пустыни! — воскликнул коп. — Как мелодично они поют!

Он улыбнулся, посмотрел на мешок, который держал в руке, покачал головой и расхохотался. Джонни стоял, не сводя с него глаз. Уверенность, что таких, как он, не убивают, внезапно исчезла без следа.

— Путешествие с «харлеем», — передразнил его коп. — Можно ли придумать для книги более глупое название? А сама идея еще глупее. Просто кража литературной находки Джона Стейнбека… писателя, которому ты в подметки не годишься… меня это бесит.

И, прежде чем Джонни понял, что происходит, вспышка боли полыхнула в его голове. Он почувствовал, что валится назад с прижатыми к лицу руками, ощутил горячую кровь, хлынувшую между пальцами, подумал: Со мной все в порядке, я не упаду, со мной все в порядке, а в следующее мгновение уже лежал на боку на асфальте и орал во все горло. Нос под его пальцами уже не казался прямым, он лежал на левой щеке. В восьмидесятых у Джонни искривилась перегородка, спасибо кокаину, который он нюхал без всякой меры. Джонни вспомнил, что его доктор рекомендовал выправить ее до того, как он врежется в столб или вращающаяся дверь стукнет его по носу. Доктор также предупреждал, что перегородка может сломаться сама по себе. Ничего этого не произошло, перегородку сломали другим, не названным доктором способом. Обо всем этом Джонни думал, продолжая кричать.

— Вернее, это приводит меня в ярость. — И коп пнул его в левое бедро. Боль пронзила тело, мышцы ноги онемели. Джонни катался по дороге, держась теперь за ногу, а не за нос, царапая щеку об асфальт шоссе 50 и крича, крича, крича. В рот попадал песок, он кашлял, отплевывался, чтобы вновь зайтись в крике.

— Я просто голову теряю от ярости. — Коп пнул Джонни в задницу, поближе к пояснице. Такой боли он не мог вытерпеть, должен был лишиться чувств, но не лишился. Продолжал корчиться на белой разделительной полосе, заходясь в крике, с хлещущей из носа кровью. А вдали, в сгущающейся тени, отбрасываемой горами, выли койоты.

— Поднимайся, — бросил коп. — На ноги, лорд Джим!

— Не могу, — всхлипнул Джонни, подтянул ноги к груди и обхватил руками живот, принимая защитную позу, знакомую ему со съезда Демократической партии в Чикаго в 1968 году, а может, и раньше, со времен лекции, на которой он побывал в Филадельфии, перед первыми «рейсами свободы» в Миссисипи. Джонни собирался поехать туда не столько ради великой идеи, сколько за материалом, на основе которого создавалась великая проза, но в конце концов что-то помешало. Вероятно, его игрунчик, вскочивший при виде задранной юбки.

— На ноги, кусок дерьма. Ты теперь в моем доме, доме волка и скорпиона, и не советую тебе забывать об этом!

— Я не могу, вы сломали мне ногу. Господи Иисусе, как же вы избили меня…

— Нога у тебя не сломана, и ты еще не знаешь, что значит избить человека. А теперь вставай.

— Я не могу. Действительно…

Громыхнул выстрел, пуля рикошетом отскочила от асфальта, и Джонни взвился вверх еще до того, как окончательно понял, что стреляли не в него. Он стоял на разделительной полосе, шатаясь как пьяный.